. За три месяца, просто играя с нами, она научила меня не только говорить по-французски, но и читать. С ней было по-настоящему интересно играть. Вдали, на полпути от главных ворот, стояла легкая открытая повозка, запряженная по-русски тройкой лошадей. В ней, надвинув на глаза фуражку с красным околышем, сидел уездный исправник.
Ему зачем-то понадобилось явиться лично и бдительно проследить за нашим отъездом. При всем нежелании показаться легкомысленным в отношении справедливых опасений империалистов всего мира, позволю себе заметить, что женщина с фактически смертельным диагнозом и мальчик неполных шести лет вряд ли представляли серьезную угрозу – даже для крупнейшей из мыслимых империй, взвалившей на себя бремя самых священных обязанностей. Подозреваю, что и этот добрый малый так не считал.
Позднее я узнал, почему он присутствовал при нашем отъезде. Я не заметил особых перемен, но месяцем ранее мама почувствовала себя настолько нехорошо, что встал вопрос, сможет ли она отправиться вовремя. В ситуации подобной неопределенности киевскому генерал-губернатору было подано прошение о двухнедельном продлении срока ее пребывания в доме брата. Сия мольба не получила совершенно никакого отклика, но как-то под вечер к дому подъехал уездный исправник и заявил выбежавшему навстречу дворецкому, что ему нужно лично переговорить с хозяином. Сию же минуту. Слуга сильно разволновался, решив, что это арест, и «ни жив ни мертв» от испуга, как сам он сказывал впоследствии, тайком, на цыпочках – дабы не привлечь внимания дам – провел капитана через темную гостиную (в которой свечи зажигали не каждый вечер) и дальше через оранжерею в покои дяди.
Без всяких предисловий полицейский сунул дяде документ.
«Вот. Умоляю, прочтите. Я не имею права показывать вам эти бумаги. Я не должен этого делать. Но я не могу ни есть, ни спать, пока это надо мной висит».
Уездный исправник, сам великоросс, много лет прослужил в наших краях.
Мой дядя развернул и прочел документ. Это был приказ, выданный генералом-губернатором в ответ на ходатайство. Он предписывал исправнику никаких увещеваний и объяснений по поводу болезни, будь то со стороны врачей или кого бы то ни было, не принимать, «а если она не покинет дом брата» – говорилось далее, – «утром дня, указанного в ее разрешении, вам следует препроводить ее под конвоем непосредственно [подчеркнуто] в киевскую тюремную больницу, где и будут предприняты надлежащие меры».
