— Видимо, свеча зажигания приказала долго жить, — сказал Тоно, быстро осмотрев мой “каб”. — Скутер старый?
— Угу, сестра на нём ездила.
— Когда ты разгонялась, двигатель хрипел?
— Может быть, — я вспомнила, что в последнее время «каб» заводился не слишком охотно.
— Оставим «каб» здесь, пусть потом твои родные его заберут. А мы пойдем пешком.
— Эй, не надо меня провожать! Тоно-кун, поезжай домой! — туг же выпалила я. Не хотела ему навязываться. А он ответил добродушно:
— Мне отсюда недалеко. И я бы с радостью прогулялся.
Я не понимала, почему он так себя ведет, и готова была расплакаться. Мой взгляд упал на две упаковки «дэйри-кофе», стоящие рядышком на скамейке. На миг мне показалось, что я точно ошиблась, решив, что совсем ему не нужна. Но…
Ни в чём я не ошиблась.
Иначе почему мы продолжаем идти в полном молчании? Тоно-кун, ты всегда сам предлагаешь проводить меня до дома. Почему ты со мной не разговариваешь?
Почему ты со мной всегда такой добрый? Почему ты вообще мне встретился? Почему я так сильно в тебя влюбилась? Почему? Почему?
Сама не своя шагаю по дороге, и искрящийся в закатных лучах асфальт под моими ногами постепенно мутнеет. Пожалуйста. Тоно-кун, прошу тебя. У меня нет больше сил держаться. Я не могу. Из глаз льются слезы. Размазываю их по щекам, но этот поток не остановить. Я должна прекратить плакать до того, как Тоно заметит. Изо всех сил сдерживаю рыдания. Но он, конечно же, заметит. И раздастся добрый голос. Уже.
— …Сумида! Что с тобой?
Прости. Я знаю, что ты не желаешь мне зла. С трудом подбираю слова, чтобы ответить.
— Прости… ничего. Прости меня…
Останавливаюсь, прячу лицо, рыдаю и ничего не могу с собой поделать. Слезы льются и льются. Слышу, как Тоно грустно шепчет; “Сумида…” Впервые за все эти годы он настолько ко мне неравнодушен. В его голосе — печаль, и от этого я печалюсь еще больше. Хигураси поют громче некуда, их стрекот повсюду. Мое сердце истошно кричит. Тоно-кун! Тоно-кун! Прошу тебя, пожалуйста! Не будь со мной…
…таким добрым.
Пение хиеуроси идет на убыль и вдруг стихает. Я чувствую, как весь остров погружается в безмолвие.
Миг спустя тишину взрывает оглушающий рев. Я ошарашено поднимаю голову и сквозь мутное стекло слез вижу, как с далекого холма взмывает в небо огненный шар.
Это стартовала ракета. Вырвавшееся из дюз сияние озаряет небеса и уносится вверх. Воздух над островом вибрирует, пламя летящего по прямой космического аппарата освещает сумеречные облака куда ярче солнца. Вслед за сиянием возносится всё выше и выше столп белого дыма. Этот колоссальный столп перехватывает закатные лучи, деля небосвод на светлую и темную половины. Сияние и дым упрямо рвутся в бесконечности. Бросая в дрожь каждую молекулу атмосферы от земли до заоблачных высей, над островом разносится долгое пронзительное эхо — словно скорбный крик рассеченного неба.
