Беглец | страница 80
Натху не реагировал. Наверное, это значило: да, не различаю. Или: нет, не различаю. Или: отстань, мне неинтересно.
— Линда для тебя — антис? Раз она в космосе, раз жаба с изнанки, значит антис, да? Такая же, как ты? Как члены твоей стаи?
Гюнтер, ответил Натху. Ты, ты, ты.
— Такая же, как я? Линда для тебя — антис и при этом она такая же, как я? Может летать? Выходить в волну? Менять тело с малого на большое?
Натху пожал плечами: о чем тут говорить?
Гюнтер дорисовал рядом с Линдой себя. Два волновых сгустка поселились в лицевой кляксе космоса. Два радужных волчка вертелись во тьме. С изнанки возле жабы образовался молодой человек, одетый в пестрый кафтан, с дудочкой в руке. Таким Гюнтер видел себя в галлюцинаторном комплексе, когда особо трудный пациент вынуждал его усилить воздействие до критического, погружаясь под шелуху.
Да, да, да, завопил Натху. Бей ее! Ешь ее!
— Не буду я есть Линду.
Ешь! Вкусно!
— А если она меня съест? Она вон какая сильная…
Натху задумался.
Поддерживая измененную энграмму на эмоциональном уровне, достаточном, чтобы мальчик не утратил интереса, Гюнтер опять восстановил в памяти разговор с доктором Йохансоном. В последнее время, общаясь с сыном, он отмечал у себя навязчивую идею, считай психоз. О чем бы ни зашла речь, Гюнтер раз за разом возвращался мыслями к этому разговору. Он очень старался, чтобы воспоминания о докторе остались закрытыми для сына, и преуспел в этом. Антис не антис — как обладатель ментальных способностей, Натху Сандерсон не был ровней Гюнтеру Сандерсону.
С изнанки возле жабы образовался молодой человек, одетый в пестрый кафтан, с дудочкой в руке.
«Да, — произнес доктор. Казалось, монолог Йохансона закольцевали, поставили на вечный повтор. — Я гений. Грубо говоря, существование антиса в космическом пространстве и существование ментала в космосе образов и мыслей — практически одна и та же форма жизнедеятельности…»
Не будь у Гюнтера встречи с Йохансоном, молодой человек решил бы, что капризы Натху, не различающего очевидное, — последствия треклятой «путанки». При зачатии родители, дураки безмозглые, накурились всякой дури, вот ребенок и не отличает антиса от ментала, Ларгитаса от Чайтры, а комиссаршу от жабы. Трудное детство, дурная компания… Но встреча состоялась, и теперь списать все на шадруванскую дурь было бы страусиной попыткой сунуть голову в песок.
«Мы с вами, дорогой Гюнтер, и ваш драгоценный сын с каким-нибудь Кешабом Чайтаньей — все четверо мы имеем между собой больше общего…»
