— Где шар? — Спросил я, — куда он делся?
— В отделе разработок, его уже изучают. СМИ передают, что это вирус, который теперь есть почти у каждого человека. Прикинь, — удивился Стас, — Повелитель Женщин не только в Хостаун его закинул. Даже в социальные сети. В сообщения, — продолжал Стас. — Теперь шар называют Реверсивный бит. У Повелителя Женщин огромная власть появилась. Ему, похоже, только правительство конкурент.
— Почему? Почему Реверсивный бит? — спросил я безразлично, и не моргая смотрел в потолок.
— Шар выворачивает мозг, и убивает применившего его.
— Тогда почему я жив? — Я взглянул на Стаса, и, судя по растерянному лицу, ответа он не знал. — Фейспалм тоже заражен?
— Да. Плохи дела, Отарэ. Реверсивный бит охотно принимают, и особенно торчки. Никто не верит, что он убивает, а вот кайфа обещают немерено. Ещё сверхспособности, утерянные воспоминания, и прочее.
Когда он сказал про утерянные воспоминания, я вспомнил видение с Бритым и Стасом в военной форме, нахмурившись.
— Что такое?
— Ничего, — ответил я. — Закрывай всё, ценные бумаги сгружай в рынок, активы тоже продавай, недвижимость, имущество, чтобы завтра всё стояло на продаже.
— Но рынок же обрушится! — Возмутился Стас и даже подскочил. — Ты что, хочешь, что бы тебя обвинили в попытке спровоцировать экономический кризис?
— Срать, — равнодушно ответил я. — Я не хочу быть спонсором массового убийства, пусть и поневоле. Если закрытие компании — способ помешать этой мрази, то я даже на это пойду. Когда Фейспалм прикроют, Повелитель Женщин немалого количества наркоманов лишится.
— Но мы же, — встав, заметался Стас, и, походив по комнате, прислонился лбом к стенке. — Столько времени! Мы полжизни всё это поднимали!
— Тебя не обидят. Всё, как и обговаривали. Половина прибыли с продажи твоя.
— Да я не про это! Мы душу в это вложили! — Стас обреченно взмахнул рукой. — Ладно, — он отстранился от стенки, — как скажешь.
— Спасибо, Стас.
Он вышел, и следом ушли ребята из персонала, расстроенные, что вскоре останутся без работы. Я хотел окликнуть их, и попросить побыть со мной немного, но остановился. Стало невыносимо грустно, и одиноко, но зато теперь я мог тосковать. Я хотел искренне тосковать за тех, кто погиб в Хостауне, честно, хотел, но не мог. Мне было грустно, но тосковать искренне и со слезами я не мог. Это как услышать о том, что кто-то далекий от твоей жизни выпал из окна и разбился. Грустно конечно, но это не твоя личная трагедия.
