Эдик сзади споткнулся в полумраке и с громким шипением грохнулся, опрокидывая прислоненные к стене фанерные щиты — очевидно, стенды. Потянув за зеленую бронзовую ручку в виде львиной головы с кольцом в носу, Сергей отворил двери и оказался в передней, где было немногим светлее, чем в сенях. Зеленоватые стекла почти трехметровой высоты окна с частым переплетом были частично выбиты, частично заменены безобразными досками. Отовсюду со стен, словно густая серая марля, свисали клочья грязной мохнатой паутины.
В центре располагалась широкая мраморная лестница, на почерневших и сбитых ступенях которой сохранились кольца с медными прутьями, некогда прижимавшими ковровую дорожку. Сергей положил руку на исцарапанные дубовые перила и начал подниматься на второй этаж. Эдик-Фырган, вертя головой и восхищенно присвистывая в адрес причудливой лепнины на высоком пожелтевшем потолке, двинулся вслед за Сергеем.
— Ишь ты, прям как в тятре!
Мраморная площадка между этажами была вся усыпана мусором и птичьими перьями. На старинной черной тумбочке, видимо, чудом уцелевшей еще с помещичьих времен, покоилась дохлая горлица. Еще одна полусгнившая птичья тушка валялась среди помета на широком подоконнике.
— Ф-фу! Дохлятина! — комически сморщился Эдик.
— Они прилетают сюда умирать… — рассеянно проговорил Сергей, сам не зная почему.
Комнаты второго этажа ни на Сергея, ни, тем паче, на Эдика особенного впечатления не произвели. Старая, случайная конторская мебель, паутина, пыль, плесенная чернота по углам да сквозняк через выбитые стекла… Впрочем, в самой большой из комнат, служившей некогда, судя по обилию стульев, залом заседаний, а еще раньше — банкетным залом, в углу под большим масляным портретом Ленина обнаружились царственные останки черного резного пианино с выгнутыми подсвечниками на передней стенке. Сергей поднял седую от пыли крышку. Гнилозубой улыбкой обнажились клавиши с отклеенными костяными пластиночками, противоестественной фальшью прохрипели бессмертного «Чижика-Пыжика» и смолкли навсегда…
Сторож картофельного склада презрительно и разочарованно хмыкал. От бывших барских хором, где ему, благодаря отцовым запретам, хотелось побывать с детства, Эдик ожидал большего. Ну, на худой конец, иконки какой-нибудь завалявшейся — они, как он слышал, дорого у антикваров стоят. Ну, да нет — так и не надо. Можно, конечно, ту черную тумбочку прихватизировать — все-таки барская, — да только как ее, развалюху, везти по лесам-по колдобинам (и мотолер сдох!)… Кстати, как здесь насчет сортира? Тоже отсутствует, конечно… И Эдик, возжегши захваченную из дому свечу, ибо уже совсем стемнело, вышел на улицу.
