— И что, так и поклонялись до наших дней?
— Угу, покуда все не перемёрли. Сам я тут был как-то с мужиками двумя знакомыми, зашел, глянул — ёб твою мать!.. Плюнул и — ходу оттуда, даже в усадьбу не пошли, до того тошно чо-то стало. А потом, как в Холмы приехали, так меня рвало, бльть, полоскало весь день и всю ночь, бльть! Мужики тоже — один, Васька, чуть не загнулся, а Димка после того в запой ушел…
— Отравились, что ли, чем-то?
— Отравились… Сам ты отравился! Это же место такое — оно на людей, бльть, так действует! И какого лешего я с тобой поперся?!.
Эдик внезапно замолчал. Потом поднялся, сердито выплюнул окурок и резко пролаял:
— Мотолеру пиздец. Затянул ты меня в свою историю, ёб твою мать! Ночевать мне тут с тобой теперя придется! С тебя потом, короче, пол-ящика водяры, понял?! Пошли теперя в твой дом, я тут один кантоваться не собираюсь!!
Тяжелое, фруктово-красное солнце все глубже и глубже вползало в зеленую гущу дальнего леса, напоследок вытягивая тени Сергея и Эдика-Фыргана в два темных головастых циркуля. Циркули торопливо маршировали по деревенской улице, больше похожей на широкую продолговатую поляну с избами по бокам — черными бревенчатыми привидениями с просевшими крышами и покосившимися стенами. В густой траве под ногами то и дело попадалось какое-нибудь полувросшее в землю ведро или заржавленная лопата. На прогнившем заборчике одного из домов Сергей заметил половик, вывешенный на просушку лет двадцать тому назад. Когда-то пестрый, со временем он совершенно побелел, и в складках домотканины, годами собиравшей земляную пыль, зелеными ниточками трепетали тонкие травинки…
Старинное двухэтажное здание броско возвышалось на небольшом пригорке, окруженное сзади полумертвой-полуодичавшей рощицей. Последние солнечные лучи скользили по его красно-кирпичным стенам, сообщая им тревожные мясные оттенки.
— Тэ-экс… Говоришь, дедушка твой тут жил? — не без ехидства спросил Эдик.
— Но ведь других двухэтажных домов здесь вроде бы нет… — растерянно пробормотал Сергей, пугливо озираясь по сторонам: от внезапного наследства он был вправе ожидать чего угодно, но чтобы стать обладателем 200-летней усадьбы…
Все в ней веяло духом помещищьего гнезда, как его рисуют на картинках — и ограда из кирпичных столбов с чугунными прутьями, и булыжник, вымостивший площадку перед фасадом, и каменные львы по обеим сторонам крыльца… Над заколоченной крест-накрест входной дверью, к которой вели двенадцать гранитных ступеней, нависал тяжелый балкон, поддерживаемый двумя рядами круглых гранитных колонн.
