На ступенчатом бронзовом постаменте, испещренном каббалистическими знаками, возвышалась полуметровая статуя из белоснежного мрамора с тончайшими серыми прожилками. Вырезанная необычайно тонко, с подлинно сатанинским талантом, она изображала существо, способное возбудить в человеке одновременно все чувства — от вожделения до брезгливости. Восхитительное женское тело с четырьмя гибкими руками венчал оскаленный в торжествующей улыбке череп с непомерно длинными клыками и круглыми бараньими рогами на темени. В верхней правой руке Существо держало изогнутый нож, в нижней — связку отрубленных голов. В верхней левой — трупик младенца в замысловатой короне, в нижней левой — раскрытый фолиант. Запястья и лодыжки Существа браслетами овивали живые змеи. На высокой тонкой шее висел медальон, украшенный каким-то древним магическим знаком. Гора обезглавленных человеческих тел служила Существу троном…
Сергей минут пятнадцать не отходил от ниши, рассматривая изваяние то справа, то слева и не уставая дивиться мастерству неведомого камнереза. «Почему у меня нет при себе фотоаппарата!» — в очередной раз посетовал он, пытаясь повернуть статую вокруг своей оси. Однако дерзкая попытка не удалась. Сзади послышался легкий шорох и нечто, весьма напоминающее тихий-тихий ехидный смешок. Сергей резко обернулся и чуть не вскрикнул от страха: ему почудилось, будто какая-то тень шмыгнула вдоль стены. «Да что это я, в самом деле… Голубя испугался. Ну да, голубь. Залетел следом — я же дверь не закрыл. Или крыса. Кто еще? Больше некому…» Однако руки так дрожали и в горле так колотилось, что Сергей тут же задернул парчовую занавесь и поспешил оставить проклятое капище.
На улице он увидел Эдика, сидевшего на земле в куче мелких и крупных деталей от своего несчастного мотороллера. Недопитая бутылка портвейна стояла тут же, но Эдик, казалось, позабыл о ней. Ломая спичку за спичкой, он раскуривал очередную «беломорину».
— А, это ты, — нервно буркнул Фырган, заметив Сергея.
— Кто же еще! А что там… такое… всякое?…
— Ты про церкву, что ли? И какого тебя туда понесло… — «беломорина», наконец, раскурилась, и Фырган с наслаждением втянул в себя ядовитый дым. — Отец Филарет это место больно ненавидит. Давно уже грозился эту церкву спалить. Да только боится, мат-ть его… Странный тут раньше жил народишко. Вроде староверов. Только те поклоняются Христу, а эти, значить, какому-то своему идолу. Мне батя рассказывал в детстве, я уж забыл. Имя какое-то ненашинское. Язык сломаешь. Вроде, еще при Наполеоне здешний помещик идола этого сраного привез откуда-то и заставил своих мужиков ему поклоняться. Так оно и пошло. Церкву православную к себе приспособили…
