«Будущий тренер Атлетико и бывшая футбольная звезда нападает на фотографа».
Там три фотографии. На одной я иду с Хлоей, пытаясь спрятать ее от его
объектива. На второй я кричу на него, брызгая слюной. На третьей – Карлос после удара с
фиолетовыми синяками вокруг глаз и носа. Он не выглядит ужасно, но пытается достичь
такого эффекта своим страдальческим выражением лица.
В статье ни слова правды. Только ложь. Она описывает, как я увидел его и подошел
разгневанный, с желанием наказать за прошлые проступки. Предположительно, я ударил
его безосновательно, разбил его камеру и затем скрылся с места преступления. Последняя
часть — это правда, конечно, но в совокупности мерзкая ложь в его словах просто
невероятна.
Что еще хуже, он взял интервью у той женщины с подведенными губами, той
незрелой puta. Оказывается, ее зовут Мария Франциско, жена местного политика какой-то
малоизвестной партии. Она говорит: «Я знала, что он "плохая новость", еще тогда, когда
пришел забрать Хлою Энн, уже будучи готовым противостоять мне и другим дамам из
дневного лагеря без видимой на то причины. Но я не была удивлена случившимся, и моим
единственным желанием было сделать что-нибудь, чтобы защитить фотографа от его
гнева. Я стала свидетелем его "внезапного" удара и побежала за помощью. Ко времени
моего возвращения его уже на месте не было».
В статье говорится о том, что фотограф думает предъявить обвинения, и именно
поэтому я понимаю, что статью писал не он. Полагаю, он посчитал такой способ более
надежным.
Когда я сижу в своем кресле, свет в комнате мне кажется ярче, а флуоресцентные
лампы гудят громче. Все мои внутренности кажутся стянутыми удавкой. Как будто я не
дышу, во мне нет крови и сердцебиения. Я ощущаю свой гнев как нечто грубое и
страшное, пытающееся убить меня на месте. Мне кажется, я никогда не был в такой
ярости, не чувствовал такой чертовой безнадежности за всю свою жизнь.
Я сижу так целую вечность. Ощущается как целая вечность, чувствуется как
вечность и когда, наконец, решаю пошевелиться, то удивлен тем, что прошло всего
тридцать минут. В конце концов, я смотрю на свой телефон и вижу пропущенные звонки
и сообщения, пропитанные паникой, – все от Веры.
На самом деле, сказать нечего. Так что я пишу ей, что еду домой и скоро с ней
увижусь. Когда захожу в квартиру, то все еще в оцепенении. Вера плакала и мечется по
