ничего более пугающего разозленной суки. — Она замолкает, втягивая воздух, и я знаю о
ее страхе, будто Вера сказала что-то дурное. — Прости, — добавляет быстро, и я
чувствую, как напрягается ее тело под моими пальцами. — Я не имела в виду, что Изабель
– сука.
Она все еще, по ее словам, такая капризная в эти дни, как будто во второй раз ищет
смысл своего бытия. Я положил руку на ее затылок, позволяя волосам струиться между
моими пальцами.
— Я знаю, — заверяю ее. — И да, она – сука.
И это я еще преуменьшил.
— Разве ты можешь ее в этом винить? — спрашивает она, голос повышается на
несколько тонов, и, когда она отстраняется от меня, я вижу слезы на ее глазах. Это
разбивает мне сердце. Я начинаю уставать от ощущения постоянно разбитого сердца и
знаю, что в скором времени это не изменится. Каждый день новая проблема сваливается
на нас и в сердце появляется новая трещина.
— Нет, — честно отвечаю. – Я не могу судить ее.
Между нами повисает тишина, тяжелая, как полог. Вера наконец прочищает горло.
— Ей будет больно еще долгое время, — говорит Вера. — Она будет зла. Это не
пройдет. Я думала, что все уже позади, что она будет двигаться дальше. Вы в разводе уже
год и, если она все еще злится весь этот год...
— Она злится из-за моего возвращения в Атлетико, — отвечаю я. — Она злится из-
за папарацци, что они снова нас преследуют. Она злится, что она будет выставлена
идиоткой. Если бы я просто повесил голову, она бы этого не делала.
— Но ты не можешь проживать свою жизнь в страхе, Матео, — говорит она.
Я улыбаюсь Вере и убираю с ее лица волосы, подсвеченные закатным солнцем.
— Так же, как и ты.
Она облокачивается на меня – впитываясь, подчиняясь, сливаясь. Она моя вторая
кожа. Она – часть меня, от которой я не могу оторваться. Я молюсь, чтобы мне никогда и
не пришлось. Я молюсь, чтобы мы выстояли. Какие бы преграды не встретились нам на
пути.
И я могу почувствовать приближение этого напряжения, бури, вздымающейся
каждый день. Я так сильно боюсь, что мой план не сработает или, когда она выяснит, что
не сможет найти работу и пойти учиться. Я так боюсь, что звезды однажды отберут ее
сияние у меня.
Я беру ее на руки и она, со всеми своими мягкими формами, весит не больше
перышка. Я несу ее по коридору, в спальню и на кровать. Она сияет в охристом свете, проникающем с улицы, через окно, и в очень короткий период мы оба обнажены, я
