— Мне нужно проветрить мозги, — отвечаю я и выхожу, закрывая за собой дверь.
Мне, конечно, некуда пойти. У Веры есть Клаудия и коллеги с ее работы. У меня
же нет никого. Может, только родители и сестра. Всех остальных друзей я растерял, когда
развелся с Изабель. Даже лучшие друзья, которые оказались не такими уж и лучшими, незаметно отстранились от меня. Возможно, из страха быть втянутыми в скандал или
боялись, что мое поведение отразится на них. Уверен, у многих за этим стояли жены с
угрозами, что если их мужья проведут хотя бы раз время с человеком, бросившим свою
жену ради молодой девушки, их ждет то же самое.
Я так много друзей потерял из-за того, что они отказывались понимать, каково это
влюбиться в кого-то, в кого не ожидаешь. Так много друзей, которые предпочли осудить
меня вместо того, чтобы просто любить.
Я иду по улицам, брожу и брожу, пока не садится солнце, натыкаюсь на маленький
тихий бар и захожу, чтобы выпить. Заказываю джин с тоником, чтобы победить жару, и
еще один джин, чтобы договориться со своим сердцем. Это стало такой тяжкой ношей, давящей мне на плечи. Есть Вера и есть одиночество. Иногда они вдвоем со мной, но
сейчас есть только последнее.
Я так сильно хочу перечитать свое письмо, но это означает необходимость
вернуться домой к ней, а я здесь. Она не пишет мне. В моем телефоне нет «где ты?» и
«когда ты вернешься?», или «нам нужно поговорить», или, на худой конец,
«шовинистский ублюдок», так что стимула возвращаться у меня нет. Мне хочется
остаться на мадридских улицах до восхода солнца. Я хочу пить и бродить по узким
улочкам с сомнительными людьми, пока не почувствую, что уже нашел ответ на скрытый
вопрос, мучающий меня.
Можешь ли ты приспособиться к чему-то, не меняясь? Можешь ли давать что-то, не теряя себя? Не уверен.
В конце концов, мои ноги начинают болеть, рабочая обувь абсолютно новая и не
разносится за одну прогулку, мои суставы устали. Наверное, такое приходит со
старением.
Я повернул назад к дому и вошел так тихо, как только мог. В квартире очень темно
и тихо, за исключением мерного гула холодильника.
Вера в постели, но не спит. Она сидит, одетая в мою футболку, ее плечи поникли.
Шторы открыты, проникающий через окна свет освещает одну ее сторону, оставляя
другую в тени. Ее щеки блестят. Она плакала.
— Прости, — прошептала она, когда я остановился в дверях.
