поджидает нас
на всяком пути, во всякой склонности таится грех), — но я бреду, я бегу, я несусь, как на крыльях, путями соблазна, которых мог бы остерегаться; нет же, я врываюсь в дома, что отравлены заразой; я проталкиваюсь в места, где царит искушение, я искушаю самого
дьявола, я домогаюсь и соблазняю тех, кто, не будь меня, остался бы несоблазненным. Я недужен — и виной тому
грех, я схожу на одр болезни, я прикован к постели, я уже не могу встать, — и вот я погребен во грехе, разъедаемый им, я гнию в могиле, — но сколько бы ни длилось то, нет у меня ни провидения моей
болезни, ни биения пульса, что сопутствует лихорадке, ни чувства, что я болен; о, степень, о, глубина отчаянья, когда первый
симптом, что говорит мне о моей болезни, — Ад, если я никогда не осознаю, что одержим лихорадкой похоти, лихорадкой зависти или честолюбия, доколе не озарит их свет, который есть тьма кромешная и ужас самого Ада; когда первый вестник, обращающийся ко мне, не говорит мне: "
Ты можешь умереть", или же: "
Ты должен умереть", но: "
Ты умер"; и где первое известие, что
душа моя имеет о недуге, ее разъедающем, —
непоправимость, неисцелимость свершившегося; но, Господь мой,
Иов не произнес ничего неразумного о Боге[38] в своих временных бедствиях, не подобает и мне в моих духовных невзгодах пенять Тебе. Ты запечатлел в
душе нашей
пульс, это мы не следим его; вот в сознании нашем голос — это мы не прислушиваемся к нему. Мы болтаем, лицемерим, опиваемся вином, забываемся сном — лишь бы не слышать его; и пробудившись, не говорим, как
Иаков: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал[39]: и хотя мы могли бы знать этот пульс, этот голос, мы не знаем и не желаем того. Но — Господь, создавая
часы, отбросит ли в сторону
пружину? И создав столь тонкий механизм нашей души и нашего тела, разве упустит Он из вида
милосердие, что должно приводить их в движение? Или же Бог создал
пружину и не позаботился о
заводе ее? Мог ли Господь наделить нас первой из
милостей Своих, но не подкрепить ее
милостию большей, без которой первая, даже когда снисходит к нам она, столь же для нас бесполезна, как если бы могли мы волением нашим обрести ее в своей
природе. Но, увы, не о нас это; мы —
расточительные сыновья[40], а не сыновья,
лишенные наследства; мы получили свою долю и растратили ее — в ней нам не было отказано. Мы —
арендаторы Господни здесь, и все же здесь, на земле, Он, наш
Господин, платит нам
