Якоб прикусил губу. Хотя ему не было никакого дела до этого петроградского хлыща, да и до старого Соостера, оставшегося в должниках. Но что-то упало на сердце и начало давить, словно невидимая рука игралась с человеческим мотором, перекачивающим сотни литров пряной соленой крови.
— Вы пришли не по адресу, я не знал Айно Соостера. Наше общение было сродни «здравствуй — до свидания», только поэтому я и сказал, что мне нет дела до трагедии на мызе.
— Все мы живем не в безвоздушном пространстве, всегда что-то слышим, что-то знаем.
— А вот я ничего не знаю, тем более старый Соостер никогда не отличался дружелюбием. Он жил сам по себе, никого близко к себе не подпускал, я уж не говорю об откровенности.
— Но вы, наверное, слышали о нем и о его дочери…
— Обычная занимательная новость, о которой поговорили и тут же забыли. Люди, сидя долгими зимними вечерами у печи, выдумывают не только такие истории. Простая сплетня.
— Но ведь вы сказали, что дыма без огня не бывает.
— Здесь я вам не советчик, простите, но свечку им не держал.
— Теперь ответьте, только не надо возмущаться, я вынужден задавать этот вопрос всем живущим недалеко от мызы Соостеров.
— Давайте, — махнул рукой Якоб.
— Где вы были в ночь с тридцать первого марта на первое апреля?
— В Тапе у брата, — пожал плечами Кукк.
— Брат может это подтвердить?
— Почему нет? Подтвердит, конечно, я к нему приехал в десятом часу вечера.
— Благодарю. Может быть, кто-то из ваших родных общался с женой или дочерью Айно? Ведь женщины порой более разговорчивы, чем мы с вами?
— Илзе? — Якоб повернулся в сторону, словно его жена стояла у входной двери. — Не знаю.
— Может быть, вы позволите нам с нею поговорить?
Кукк насупился, провел ладонью по усам.
— Говорите. — Он дернул плечом и крикнул: — Илзе.
Через несколько минут появилась женщина. Стройная, низкого роста, волосы убраны под платок, так что невозможно понять, какого они цвета. Настороженный вид выдавал потаенный страх, от чего лоб пересекла одна-единственная морщинка, но надо отдать должное, женщина отличалась какой-то изысканной недеревенской красотой, словно была перенесена в крестьянский дом с дворянского бала. Илзе вытирала руки полотенцем — видно, занималась по хозяйству.
— Илзе, — обратился к ней Якоб, — господа из полиции хотят с тобою потолковать о Соостерах.
У женщины покраснели щеки.
— Позволите нам поговорить с вашей женой наедине?
— Еще чего, — возмутился Якоб.
Кирпичников склонился к уху Юрия Ивановича.
