Лану только играл на скулах желваками.
— Вы забываете, любезный господин Шаас, что уголовный розыск не афиширует то, что узнал, и ваш визави никогда не узнает об измене жены.
— Я не совсем уверен в этом.
— Ваше право верить мне или нет, ваше. Но повторюсь, что иногда благородство играет скверную шутку, порой тянет на десяток лет каторги. Подумайте над моими словами. В данном случае я вам не враг, хотя можно подумать, что мы находимся по разные стороны баррикады.
— Я знаком, — Лану усмехнулся, и уголки губ образовали не улыбку, а подобие древнегреческой маски, выражающей собой трагедию, — с вашими методами, этому быстро учишься в армии.
Кирпичников пожал плечами.
— Мы с вами, господин Шаас, не в роте или в батальоне, у нас вполне статская жизнь.
— Не вижу разницы.
— Ваше право подставлять себя под меч Фемиды, моя обязанность найти убийцу.
— А если это я?
— Исходя из тех данных, что я имею, мог бы с вами согласиться, но меня всегда точит червь сомнения, поэтому, прежде чем вас обвинить, я хочу выяснить, как все происходило на самом деле и кто покусился на жизнь не взрослых Соостеров, а детей.
Лану сгорбился, втянул в плечи голову, положил локти на колени. Складывалось впечатление, что он стал и меньше, и несчастнее видом.
— Я вам скажу, но все должно остаться между нами.
— Слово офицера. Только к этому есть одно условие.
— Какое? — удивился Шаас.
— Ваша страсть должна подтвердить ваши слова.
— В этом я не сомневаюсь, — самоуверенно заявил задержанный.
— Вот и прекрасно, я слушаю.
— Может быть, Анита желает избавиться от мужа и именно поэтому не хочет подтверждать его алиби? — разгорячился Тыну.
— Вполне, — безо всякой интонации сказал Громов.
— И вы так спокойны?
— Что мне, в пляс пуститься или выказывать удивление? Какой реакции ты ждешь от меня?
— Ну, не знаю.
— Тыну, ты будущий сыщик, агент… как у вас… полиции, поэтому должен все переваривать безо всяких соплей и восторгов, спокойно, ибо все может повернуться в другую сторону. И никогда без причины не подозревай человека. Ты в дальнейшем просто все факты будешь примерять на того, кого назначил преступником. До добра это не доведет.
Тыну обиженно засопел, потом набрался смелости и сказал:
— Если есть все основания считать, что человек говорит неправду, тогда что?
— Просто проверить, а уж потом делать выводы. Но никак иначе.
— Но если я заведомо знаю, что человек врет, я должен тогда тоже проверять? — допытывался эстонец.
— Ты сам себе противоречишь. Как ты можешь знать, что человек говорит неправду, если ты его не удосужился проверить?
