Эббе искал, искал и наконец нашел ее в казино на окраине города. Кто-то ее поставил на кон и проиграл, а когда Эббе…
(Смех.) …когда Эббе проиграл свой дом и скотину, и жену, и детей, и
башмаки, и подтяжки, то ему наконец удалось отыграть свою репу, и он вынес ее оттуда поутру. А тогда он проголодался и решил попробовать кусочек этой репы. А она оказалась невкусная.
(Хохот.) Такая невкусная, что он просто отдал ее семье нищих, которая ему повстречалась по дороге.
(Смех.) И пошел он на восход в одних чулках и со спущенными штанами… Вот что у нас в Ютландии рассказывали».
За столом воцарилось неловкое молчание; посольское семейство выкатило глаза на кухарку с застывшими на лицах улыбками. Им приходилось учиться у себя самих на заре исландской международной дипломатии не перебивать других, даже если они говорят слишком долго, и не обсуждать присутствующих, даже если речь идет о прислуге. Мы так гордились тем, что мы — единственные исландцы, знакомые с международными правилами вежливости.
«Ja, men det var en dejlig historie»[82], — сказала бабушка, зажмурив глаза. Ее седые волосы были расчесаны на прямой пробор и осеняли ее голову, словно два больших куцых крыла. Затем она улыбнулась, сжав губы, и кивнула кухарке, которая поняла ее выражение лица и легко выбежала из столовой, на прощание бросив фразу, повисшую после нее в воздухе, как шлейф дыма: «Надеюсь, вы не расхотели есть мое пюре из репы, ха-ха!»
— Типичная датская басня. Тут никому нельзя ничем выделяться, а тем, кому улыбнулось счастье, приходится хуже всех, — сказал папа, едва за ней закрылась дверь.
— Если удача слишком широко тебе улыбается, это нехорошо, — ответила его сестра Килла.
— Ты слишком долго здесь прожила, — ответил папа.
— Ты думаешь, тебе улыбнулась удача? — спросил Пюти с ухмылкой на толстых щеках.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил папа.
— Сам понимаешь. Ты думаешь, тебе достанется кусочек этой огромной репы, которая все растет и растет и скоро вырастет величиной со всю Европу.
— Как ты смеешь сравнивать Тысячелетний рейх с репой! — вспыхнул папа.
— Не просто с репой, а с огромной репой, — усмехнулся его брат.
Килла, сидевшая между Йоуном Краббе и папой, наклонилась вперед, рассматривая пустое место на белой скатерти между двумя подсвечниками, и сказала, так что волосы над ее лицом с волевым подбородком слегка качнулись:
— А ты все продумал, Ханси? Что ты будешь делать, если Гитлер проиграет войну?
