— Арсений Егорыч, батюшко…
— Ах ты шалава старая! — мужичок по-петушиному подскочил на месте, ударил Ксению Андреевну ногой в лицо, сшиб и принялся сучить ее ногами, приговаривая: — Явилась, матка. Ах, ах, ах ты!
Полина забилась в истерике, закричала, глядя, как мягко, словно кошка, воспринимает Ксения Андреевна удары, но мужичок не унимался и вволю бы натешился, если бы не верзила Филька, который схватил, рыча, отца сзади за локти и отбросил в сторону, прямо под ноги Полине. Арсений Егорыч вскочил, сдергивая с себя ремень, но услыхал, наверно, Полинин крик, полоснул по ней взглядом и как-то обмяк, спохватился, застегнул ремешок и сказал сыну:
— Вот и матка пришла, да. Схорони собачку, Филюшка, схорони Фокса, ворота запри. Ворота прежде запри! Сколь гостей у нас… Встань, встань, Енька, не обессудь за встречу. По гостю и пироги. Встань, говорю, сыну помоги… Там ужо поговорим…
Обер-лейтенант Герхард Фогт фон Иоккиш никогда не имел намерения добывать себе и фюреру славу на передовой: для этого в империи было достаточно других немцев. Его не тянуло ни к геринговским фанфаронам в люфтваффе, ни к пиратам кригсмарине. Он находился точно там, где хотел находиться, и потому государственный механизм был для него абсолютно приемлем. В некотором роде даже фюрер работал на Герхарда фон Иоккиша. Впрочем, лично обер-лейтенант об этом не думал, вернее, это подразумевалось само собой, как то, что дышат не воздухом, а кислородом, поскольку всем известно, что фюрер является первым слугой нации.
На том рычаге души, который запускает в ход поступки, обер-лейтенант Герхард фон Иоккиш высек золотое правило Ницше: командиры — это люди, которые умеют быть молчаливыми и решительными и умеют в одиночестве довольствоваться незаметной деятельностью и быть постоянными.
А постоянным Герхард Иоккиш был.
Когда в марте 1935 года фюрер подписал закон о всеобщей воинской повинности, Герхард был фукс-майором студенческой корпорации землевладельцев в Высшей аграрно-экономической школе. Отец вызвал его к себе в померанское поместье, и там на серьезном семейном совете перед портретом покойной матушки решено было: Герхард поступит в военно-топографическое училище, а предварительно, немедля, оформит свои отношения с гитлерюгенд.
— Я предвижу великие перемены, — отодвигая от губ сигару и прихлебывая кофе, сказал Иоккиш-старший, — однако, мальчик, ты не должен увлекаться чрезмерно, фюрер велик, но Германия превыше. Любовь и голод правят миром, говорил Шиллер, — Иоккиш-старший поставил сигару вертикально, словно восклицательный знак, — и только в нашей власти избавить нацию от голода навсегда. Теперь я вижу перспективу, мальчик, и ты должен быть достоин ее. Прозит!
