И вот — два часа ожидания в предбаннике. Духота, запахи пота, грязных ног. Унылые люди. Молчаливые. Погруженные в себя, не желающие ни с кем общаться. Ничего хорошего для себя не ожидающие.
Обшарпанная дверь открылась.
— Мадуев.
Он вошел в тесную, прокуренную комнату.
Ни стула, ни табурета. Пришлось стоять.
За столом, заваленным бумагами, сидел майор в очках и мятом камуфляжном обмундировании. Лицо усталое, безразличное, глаза красные.
— Фамилия?
— Мадуев.
— Однофамилец или родственник?
— Кому, вам?
— Оставьте шутки, Мадуев. И не придуряйтесь. Я имею в виду Рахмана Мадуева.
— Рахмана? Он двоюродный брат.
— Семейка бандитов? Весьма типично. Какая нужда привела вас в Грозный?
— Уволился из армии. Приехал к родственникам.
— Ладно, примем как версию. Спрашивается: зачем? Ты же здесь не жил.
Внезапный переход на «ты» неприятно задел Салаха.
— Вы, — подсказал он терпеливо. Майор посмотрел на него, как смотрит человек на камень, о который споткнулся и зашиб ногу.
— Пошел ты! Если выйдешь отсюда благополучно, я с тобой буду говорить на «вы», а пока ты для меня никто.
— Очень приятно! — Салах начал заводиться. — Мои два ранения в Советской Армии! Два ордена к ним! Это все ничего?
— Я не Советская Армия. И не я орденами тебя награждал. А будь у меня такое право, подумал бы, кого отмечать наградами. Ты думаешь, у Джохара Дудаева нет орденов? А у Масхадова? Значит, мне их тоже называть на «вы»? Ну уж нет! К бандитам здесь отношение однозначное.
— Я не бандит.
— Обязательно проверим. А пока ты — обычный подозреваемый.
— На каком основании?
— На основании подозрительности. Что ты делал в зоне боевых действий?
— Слушай, майор! Здесь что, идет война?
— А ты не знаешь!
— Почему же о ней не слыхал наш президент? Он официально заявляет: в Чечне войны нет.
— Хороший вопрос. Я тебе предоставлю возможность вволю над ним подумать. Посидишь недельки две-три, поразмышляешь. Договорились?
Два мрачных служивых без знаков различия, в камуфляже и бронежилетах отвели Салаха к большому железнодорожному пакгаузу у бетонированной погрузочной площадки.
— Входи!
Открылась узкая калитка в большой металлической двери.
— Во дела! — Салах очумело качнул головой. — Дома в плен попал!
Он вошел в пакгауз, прошел в угол, осмотрелся. Взял из кучи гнилой соломы несколько охапок посуше. Натрусил на пол и сел. За ним внимательно наблюдали десятка два внимательных глаз. Никто не проронил ни слова.
Салах прилег и растянулся во весь рост. Усталость, не столько физическая, сколько нервная, давала о себе знать ноющей тяжестью в пояснице. Все же в момент того злополучного прыжка он стронул-таки с места позвоночные диски. И они изредка напоминали о себе тупой пульсирующей болью.
