Ресторан «Дредноут» — ну, вам, наверно, случалось есть в таких местах — это большая старая развалюха из плавника. Стоит в воде на старых-старых деревянных сваях. В плохую погоду брызги волн, бьющихся о волнолом, долетают до окон обеденного зала. Деревянная кровля, эркеры, а внутри — классическая старая Новая Англия. В общем, утлая посудина, типичное йо-хо-хо: рыболовные сети, фонари «молния», буйки, антикварная корабельная утварь, стойка, сделанная из половины шлюпки. Стиль — обломки кораблекрушений.
Мы кормили толпы туристов, наводнявших город с 4 июля до Дня труда, жареными моллюсками, жареными креветками, жареной камбалой, жареными гребешками, картофелем фри, омарами на пару, несколькими разновидностями бифштексов, приготовленных на открытом огне или на гриле, отбивными, рыбным филе.
Мне на удивление нравилась моя работа. Владельцы «Дредноута», престарелые и вечно полупьяные, на кухню заглядывали довольно редко. Официантки были привлекательные и жизнерадостные. Никогда не отказывались выпить и легко дарили свою благосклонность.
А что же повара?
Повара, как теперь говорят, рулили!
Там был Бобби, шеф-повар, бывший хиппи, мужик под сорок. Как многие в Провинстауне, он когда-то приехал сюда на каникулы и остался. Жил здесь круглый год: летом готовил, зимой крыл крыши, плотничал и сторожил дома. Еще была Лидия, полусумасшедшая, но степенная на вид разведенка из Португалии с дочкой-подростком. Лидия готовила похлебку из моллюсков, которая считалась нашим фирменным блюдом. А еще она отвечала за гарнир. Была сильно пьющая. Томми у нас занимался обжаркой. Сдвинутый на серфинге тип с глазами цвета электрик. Все время двигался, раскачиваясь взад-вперед, как слон, — чтобы «сохранить инерцию». Майк, бывший зэк, по совместительству наркодилер, приторговывал мефедрином. В ресторане он занимался салатами.
На кухне они были просто боги. Одевались по-пиратски: поварские куртки с отрезанными рукавами, джинсы, обтрепанные и выцветшие банданы, фартуки с пятнами запекшейся крови, кольца в ушах, фенечки на запястьях, бирюзовые бусы под горло, на пальцах кольца из ракушек или слоновой кости, татуировки — в общем, останки декора давно прошедшего Лета любви.
Эти люди держались с апломбом. Казалось, они ничего не боятся. Они пили все, что попадалось им на глаза, крали все, что не приколочено гвоздями, и вели себя с другими работниками, завсегдатаями бара и случайными посетителями, как с людьми второго сорта. Ходили с большими ножами, которые натачивали до остроты бритвенного лезвия. Небрежно швыряли грязные кастрюли и сковородки через всю кухню мне в мойку и никогда не промазывали. Разговаривали на своем собственном особом диалекте — смеси молодежного жаргона с диалектом местных португальцев, — неизменно с ироническими интонациями. Называли друг друга «наппарник» вместо «напарник», или «д’рогой» вместо «дорогой». Они тащили с работы все, что можно было стащить, делая запасы на трудную зиму. Дважды в неделю вечером шеф-повар подгонял свой «фольксваген» к двери кухни и загружал в багажник филейные обрезки, коробки замороженных креветок, банки пива, бекон. На полке, там, где обычно держат бутылки с уксусом, маслом и тому подобное, у каждого из поваров неизменно стояли как минимум два высоких стакана, — как правило, «Кейп Кодер», «Си Бриз» или «Грейхаунд». Внизу, в холодном чулане, случалось выкурить косячок, а кокаин, хотя и очень дорогой в те времена, так называемый наркотик для богатых, можно было раздобыть где угодно. В день зарплаты деньги передавались на кухне по кругу, туда-сюда — оплата долгов за наркотики и проигранных споров.
