— Что у тебя, выкладывай.
— Ты занавески помнишь? — медленно, со значением выговорил он и снова покосился на Нельку.
— Какие занавески?
— Мои, конечно.
— Ну.
— Что «ну»? Помнишь или нет?
— Помню, кажется.
— Кажется… Ну, тебе простительно, ты не женщина.
— Говори яснее.
— Что тебе говорить, если ты все забыл. Я же тебе рассказывал про эти занавески.
— Ты много чего рассказывал, все не упомнишь.
— М-да, друг называется. — Он снова покосился на Нельку, и Александр догадался, что речь, как видно, об очередном романе старого холостяка, о котором при Нельке не расскажешь.
— Меняй пластинку, — сказал он.
— Менять так менять. — Борис закурил, еще больше сполз со стула, оглядел высоченный лепной потолок, широким жестом обвел зал и многозначительно изрек: — «Обслуживаются только интуристы»! Ты вроде бы знаток истории. Скажи, с каких это пор на Руси все лучшее — иностранцам?
— С петровских, — сразу ответил Александр. — Петр прорубил окно в Европу, но не догадался сделать ставни. И Европа хлынула на неподготовленную Русь.
— Петр — это же хорошо, — вмешалась Нелька.
— Хорошо, плохо… — поморщился Александр. — Я тебе уже толковал: нельзя так судить о людях, тем более об исторических личностях. — И повернулся к Борису: — Карамзин писал, что после Петра мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России.
Борис подмигнул Нельке.
— Ну, теперь нам не будет скучно. Твой папочка может сутками говорить на душеспасительные темы.
— Я знаю.
— Что ты знаешь? — изумился Александр.
— Все знаю.
— Скажи, пожалуйста! Откуда?
— Мама говорила.
Александр дурашливо развел руками.
— Ну, раз мама говорила… Она у нас все знает.
Наступила неловкая пауза. Вроде бы ничего не произошло, просто перекинулись несколькими шутливыми фразами, а непринужденность разговора исчезла. Борис пускал свои колечки дыма, Нелька глазела по сторонам, Александр скучающе разглаживал пальцами складку на скатерти, думая о том, что напрасно помчался по первому зову Бориса. Сидел бы сейчас в своем любимом кресле, читал начатый недавно толстый том материалов для биографии Петра I академика Богословского. Ему и в самом деле давно не давала покоя мысль: с чего началось увлечение Петра заграницей? Царь-преобразователь — умный и энергичный противник консервативной старины — это определилось потом. Но ведь с чего-то все начиналось? Месяц назад Александру удалось купить в букинистическом второй том этих материалов, толстущий, на 600 страниц, посвященный первому заграничному путешествию 25-летнего царя. И теперь он зачитывался этой книжкой, как в молодости «Тремя мушкетерами». При Петре что-то ушло плохое из жизни народа, что-то сломалось хорошее. И Александр все не мог отделаться от мысли, что многое хорошее и плохое в нашей сегодняшней жизни уходит корнями туда, в Петровскую эпоху. Словно между теми и этими годами натянута струна, которую в каком месте ни тронь, звенит вся, целиком…
