— Давайте его скорее, — сказал Арман с нетерпением.
Письмо было следующего содержания:
«Если капитан Вернейль читает эти строки, то я прошу его, во имя чести, невзирая ни на какие причины, заставляющие его скрываться, явиться немедленно в штаб. Он сделался предметом недостойных подозрений. Осмеливаются думать, что он, будучи захвачен отрядом армии Конде, участвовавшим в Альбийском сражении, соединился с французскими эмигрантами и решил изменить своему знамени. Его прежнее благородное звание, снисходительность в обращении с эмигрантами и, наконец, тщательно скрываемая тайна его теперешнего убежища, по-видимому, подтверждают это обвинение. Только личное присутствие капитана Вернейля может опровергнуть его, но не должно терять ни минуты, а до тех пор он может рассчитывать на неизменную преданность своего друга, который не позволит распространиться этой постыдной клевете.
Раво, лейтенант шестьдесят второй полубригады».
— Это клевета! — воскликнул Арман, разорвав письмо. — Я был снисходителен к несчастным эмигрантам из-за их плачевного положения, но человеколюбие — не измена… Я не допущу, чтобы меня бесчестили в глазах моих товарищей, в глазах всей армии и заставлю замолчать своих врагов! Я сейчас же возвращаюсь, и несчастье тому, кто осмелится повторить эту клевету в моем присутствии!
— Хорошо, хорошо, — согласился Филемон с видимым удовольствием. — Я был уверен, что, прочитав письмо, ты не захочешь медлить и поторопишься смыть с себя эти вздорные обвинения. Я с Гильйомом и Викторианом провожу тебя, и уже сегодня ночью ты будешь в Розентале, среди своих товарищей.
Подобная торопливость насторожила Вернейля. Он посмотрел на обрывки письма, которые все еще были у него в руке.
«Это действительно почерк и подпись Раво, — подумал он. — Письмо не может быть подложным, тем более что зависть некоторых якобинцев шестьдесят второй полубригады легко объясняет эти слухи, распространившиеся на мой счет… Между тем Филемону, кажется, не терпится спровадить меня. Уж не подозревает ли он истину?»
И он сказал, обращаясь к старику:
— Я вам очень благодарен за участие, но мне было бы крайне неприятно огорчить ваше семейство, уехав так внезапно, среди ночи. Несколько часов ничего не изменят. Пожалуй, лучше отправиться завтра.
— Твое хладнокровие меня изумляет, — нахмурился Филемон. — Я считал тебя более щепетильным в вопросах чести. Значит, у тебя есть какая-то тайная причина оставаться здесь?
