Откровенно говоря, я никак не мог уразуметь, по какой причине девочке дали столь насмешливое, непристойное и даже унизительное прозвище. В куда большей степени унизительное, чем её христианское имя Ребекка. Среди поучительных коротких историй из Библии, которые время от времени рассказывал тете Диего, был и рассказ о некоей Ребекке — вроде бы, её было легко соблазнить золотыми и серебряными побрякушками. В переводе с испанского Каналлуца означало «Бродяжка» или «Распутница». Если так звали мать Ребекки, то, возможно, это ей и подходило. Но как, скажите на милость, могла мать Ребекки заслужить такое прозвание до того, как разделила ложе с чёрным любовником?!
Так или иначе, эта маленькая коричнево-чёрная Ребекка Каналлуца следила за мной алчным взглядом, а уж когда я явился в коллегиум в рубахе с длинными рукавами, панталонах и сапожках высотой до половины икры, её глаза вспыхнули огнём. Возможно, свою роль тут сыграло и то, что сама Ребекка всегда одевалась на испанский манер и теперь решила, что я сменил наряд в подражание ей. С этого момента она начала буквально следовать за мной по пятам: садилась рядом на скамью в классной комнате, стояла рядом со мной в те тоскливые моменты, когда нам приходилось отбывать мессу. Впрочем, я ничего не имел против. С тех пор как я покинул Ацтлан, мне приходилось довольствоваться лишь ласками уличных женщин, к тому же облик девочки пробуждал во мне своеобразное любопытство. Возможно, того же свойства, какое некогда испытала её мать по отношению к её чёрному отцу. Правда, хотелось бы, чтобы Ребекка была чуть постарше. Тем не менее я отвечал на призывные её взгляды, а потом улыбки, и в конце концов мы завели разговор, причём по-испански Ребекка говорила гораздо лучше меня.
— Это гадкое прозвище, — ответила она на мой вопрос, — мне дали по той причине, что я сирота. Как звали моих родителей, мне узнать не суждено. Меня, как и многих других младенцев, подкинули к дверям монастырского приюта Святой Бригитты, и с тех пор я живу здесь. Сёстры заботятся о сиротах, но получают какое-то извращённое удовольствие, давая нам недостойные имена, как детям позора.
С подобным испанским обычаем я ещё не сталкивался. Разумеется, и среди нас, индейцев, бывали случаи, когда дети, по причине болезни, войны или иного несчастья, лишались одного, а то и обоих родителей. Но слова «сирота» ни в одном из известных мне языков Сего Мира просто не было. По той причине, что ни один ребёнок не оказывался брошенным или отданным на попечение общества. Ребёнок считался драгоценным даром и, оставшись без родителей, тут же принимался в другую семью, хоть бездетную, хоть многодетную.
