Еще один урок, преподанный святителем в царском дворце великим князьям и самому наследнику престола, — это урок смирения, кротости и величайшей скромности…
„Могу ли же после этого я, говоря по всей справедливости, вменить себе в заслугу или считать за какой-нибудь подвиг то, что я поехал в Америку? — спрашивал святитель Иннокентий, будучи уже митрополитом Московским. — Равным образом, могу ли я присвоить собственно себе что-либо из того, что при мне или чрез меня сделалось доброго и полезного в тех местах, где я служил? Конечно нет, по крайней мере, не должен. Бог видит, как тяжело мне читать или слышать, когда меня за что-либо хвалят, и особенно когда сделанное другими или, по крайней мере, не мною одним, приписывают мне одному. Признаюсь, я желал бы, если б это было только возможно, чтобы и нигде не упоминалось мое имя, кроме обыкновенных перечней и поминаньев или диптихов. Но как это желание мое неудобоисполнимо (как, например, при исчислении архиерейских кафедр, и самая краткая история Российской Церкви не может не упомянуть обо мне), то я искренно желал бы, чтобы в подобных случаях сказано было обо мне так же, как, например, в предисловии к Евангелию, переведенному на якутский язык, то есть что это сделано при таком-то Преосвященном: лучше, проще и справедливее этого, по-моему, быть не может. „А как же, — спросит меня автор статьи, по случаю которой я пишу это, — как же говорить или писать о ваших путешествиях? Тут никак не приходится "при". Как? Очень просто! Возили или перевезли — ну, много — переехал оттуда туда-то, и только; потому что, и в самом деле, все мои путевые подвиги состоят именно только в том, чтобы двинуться с места, то есть решиться сесть в повозку или на судно, а там — если бы и захотелось воротиться, да уж нельзя; а кто ж не захочет решиться и в ком не достанет на то силы, когда того требует дело или долг?"
Эти слова святителя о подвигах, которые "состоят именно только в том, чтобы двинуться с места, то есть решиться сесть в повозку или на судно, а там — если бы и захотелось воротиться да уж нельзя", можно считать благословением всему правлению Александра II.
Разумеется, и Александру II страшно было решиться на преобразование рабовладельческой империи в государство свободных людей, но, как говорил святитель, "кто ж не захочет решиться и в ком не достанет на то силы, когда того требует дело или долг?".
"Жизнь его была подвигом…"
Говорят, что больше всего в редкие минуты отдыха любил будущий император выстраивать карточные домики. Этаж за этажом возводил он гигантские сооружения, которые могли разваливаться от малейшего неверного движения… У Александра эти домики не разваливались. Изобретательность и осторожность, проявляемые им, кажется, не знали границ…
