— Иногда молитва бывает животорящей.
— Сомневаюсь, что она возымеет волшебное действие, если не предпринимать ничего больше.
— Мы отобьёмся, — постаралась успокоить Гаитэ девушку. — Дворец — неприступная крепость. Даже если чернь прорвётся во внутренний двор, это ещё не конец. В опасности не столько мы, сколько все эти люди. Если бы только можно было избежать большой крови, — вздохнула она.
Тем временем солдаты, вооружённые мушкетами, выстроились в два ряда напротив ворот в прямоугольное каре. После первого залпа первая шеренга должна была уступить место второй.
Если первые два огневых залпа не остановят людей, дальше сцепиться придётся в рукопашную.
Пролившаяся кровь могла либо испугать людей, либо окончательно превратить их в кровожадных зверей.
— Их голоса, — нервно передёрнула плечами Эффидель. — Похоже на рёв океана.
— Они вот-вот выбьют ворота. Нужно спуститься вниз.
— Зачем? — Эффидель посмотрела на Гаитэ, как на сумасшедшую.
— Чтобы в последний раз попытаться поговорить с людьми нормальным языком перед тем, как заговорим на языке оружия.
— Думаешь, с ними можно нормально разговаривать?
— Нужно попытаться хотя бы понять, чего они от нас требуют? Чего им надо?
Спустившись, Гаитэ встала перед воротами.
— Отворите! — велела она страже.
Все вокруг смотрели на неё с явным сомнением в её умственных способностях.
— Открывайте! — настаивала Гаитэ.
Гвардейцы, подчинившись, отошли в стороны. Тяжёлые деревянные воротины разошлись в стороны и в образовавшийся проём хлынул поток дубин, колов, топоров.
Всё, как кровью, залито багровым светом факелов.
Пока толпа с дикими воплями заполняла внутренний дворцовый двор, военные стояли молча, кто, положив руки на эфес клинка, кто, держа мушкет на мушке, кто, готовый запалить фитиль. Все бездействовали в ожидании приказа начать атаку.
— Вперёд! Бей! — кричали люди и лица их искажались, словно они были одержимы бесами.
Гаитэ ощущала присутствие тёмных духов так же явственно, как чувствуешь запах крови на скотобойне.
Она стояла в этом диком водовороте и не чувствовала страха — лишь печаль и решимость идти до конца, чего бы не стоило.
Вся предыдущая жизнь отдалялась от неё в этот момент, словно берег, от которого отчалил корабль, уходя в открытое море.
Она никогда не была маминым любимым ребёнком, папиной ненаглядной дочкой, деревцем, свежим цветком, который все холили и лелеяли. Её с детства жизнь приучила к бурям. Но то, что разворачивалось сейчас было хуже всего.
