Он представил, как сидит с ней рядом и вырывает по волоску. Его передернуло.
— Нет, нет! Нельзя так! Только стричь. Иначе не годится.
— Плохо… — сказала она. — У нас нету ножниц.
— Плохо… Но мы ведь не виноваты, что у нас нет ножниц и мы не можем делать все, что хотим.
— Можно достать ножницы. Я достала бы, только не знаю, где их искать. Ты лучше знаешь, чем я.
Он снова опустил голову.
— Ладно… достану.
Он гладил ее руку — тонкую, худую, прозрачную.
— Ты не жалей моих волос.
Он повторил, не подымая глаз:
— Ладно… — А потом добавил: — Теперь ты меня причеши!
Она тут же взяла гребень — тот самый, с четырьмя зубьями. Осторожно провела по коротко стриженной голове.
— Если б еще и твои волосы были талисманами, — сказала она, — тогда бы уж точно на всех хватило. Ничего, что они короткие. Верно?
Он кивнул.
Больше руками, чем гребнем, приглаживала она его короткие жесткие волосы и видела, как они блестят.
Потом, когда совсем стемнело, а уличный фонарь почему-то не светил — может, кто-то решил, что еще рано, а может, просто забыл включить, — они вытянулись на цементном полу, плотно прижавшись друг к другу: он уперся в кирпичную стену правым боком, а она — левым.
Высоко вверху, должно быть в небе, они увидели тонкий серп.
— Смотри! — сказал он. — Это молодой месяц. Он целую неделю будет расти, расти, пока не вырастет в полную луну — с носом, ртом и глазами. Через неделю, понимаешь?
Он уже не помнил точно, за сколько времени превращается месяц в полную луну, но почему-то решил, что за неделю. Так и сказал.
— Правда? За неделю он вырастет такой большой? За семь дней?
— Ага. Сама увидишь.
Они помолчали, глядя на молодой месяц.
И почему-то обоим хотелось, чтобы он рос помедленней, пускай не неделю, а гораздо дольше — много дней, много недель и месяцев. Как ни приятно видеть полную луну, смеяться над ее кривым носом, пятнами глаз и разинутым ртом, все же куда приятнее глядеть на тоненький серп и ждать, ждать, пока он вырастет, и знать, что он будет понемножку расти, расти и только потом уже станет круглой, смеющейся луной.
Они лежали, глядя в небо и плотно прижавшись друг к другу, и две старые кирпичные стены, которые все никак не перестанут краситься, осыпали их рыжеватой пылью.
3
В этот раз высоко над ними горел уличный фонарь.
Он принес за пазухой книжку — тоже захватанную, зачитанную, с обтрепанными углами, без начала и без конца. Но сегодня он не хотел читать и книжку взял просто так, на всякий случай.
