Мы с Ладимиром молча переглянулись и как-то без слов друг друга поняли.
Странным мне показалось только то, что Осьмуша, братец Румяны, весь вечер молчал. Сидел чуть поодаль да наблюдал за нами. Лишь при знакомстве слабо головой кивнул. Разве ж может парень в пятнадцать лет таким смурным да молчаливым быть? Не может, верно говорю.
Ладимира я спрашивать хоть и не стала, а по глазам поняла, что колдун насквозь его видит. Будто понял все сразу.
Наутро, когда спутники наши еще спали, ведун разбудил меня.
— Чего тебе? Рано ведь, — возмутилась было я, видя серое марево предрассветных сумерек.
— Разговор есть. Идем.
Зная, что пощады не ждать, я встала и, кляня все на свете, поплелась за Ладимиром. Куда вел меня колдун ума не приложу. Только выйдя за границу круга охранного, что он вечером очертил, да отойдя еще на доброе расстояние, остановился.
— И припало тебе будить меня ни свет ни заря? — начала я нападки, руки в бока упирая.
— Будет тебе злиться, Вёльма. Не знаешь ведь, кто с нами ночь ночевал.
— И кто ж поди-скажи? Странники мирные?
Ладимир только усмехнулся.
— Братца Румяниного видела?
— Видела. Тихий парень и чего же? Спать мне не давать теперь?
— Дура ты, Вёльма. Заклинательница, а дальше носа своего не видишь.
— Сам-то на себя глянь. Умник!
— Перевертыш он, — резко проговорил колдун.
Я вмиг остатки сна растеряла и рот раскрыла.
— Как же? Ларьян-батюшка…
— Так и есть. Меня сразу учуял, вот и молчал. За странника видать принял.
— И что ж делать нам теперь? — я беспомощно оглянулась, желая убедиться, что не слушает нас никто.
У перевертышей слух острый, нос чуткий, а быстры и сильны они как ни один из людей. Ладимир потому и отвел меня подальше, чтоб сказать.
— Я враг ему теперь, — ответил. — Как полнолуние найдет, так добычей стану.
Слышала я сказание о том, что как луна-девица в серебряный свой наряд одевается, так и выходят суженые ее, слуги ушедшей, тоску свою рассказать в истинном облике. Слушает она их песни да не отвечает. А те тоскуют, вновь и вновь возвращаются к возлюбленной своей.
— Так я же с тобой! Ко мне ведь не один зверь не приблизится.
Ладимир покачал головой пуще прежнего.
— А что тебе дед Ждан говорил, помнишь? Оборотни силы твоей не признают. Им сама ушедшая покровительствует, а она властью своей делиться ни с кем не хочет. Даже со своими же детьми-заклинателями.
Я даже вздрогнула, будто сбрасывая его слова с себя.
— Никакая я не дочь ушедшей. Ишь чего сказал! Ларьяну-батюшке и Веле-вещунье поклоняюсь.
