– Правильно!
Сегодня 19 февраля. Завтра открывается Государственная Дума. Амнистия! Первым долгом Государственной Думы будет амнистия. Возможно… Но лучше дожидаться этой амнистии на несколько десятков градусов западнее. «Так наше дело будет вернее», как говорит Никифор.
Миновав Выжпуртымские юрты, мы нашли на дороге мешок, по видимому, с печеным хлебом. В нем было свыше пуда весом. Несмотря на мои энергичные протесты, Никифор уложил мешок в нашу кошеву. Я воспользовался его пьяной дремотой и тихонько выбросил на дорогу находку, которая только отягощала оленей.
Проснувшись, Никифор не нашел ни мешка, ни шеста, который он взял в чуме у старика.
Удивительные создания эти олени – без голода и без усталости. Они ничего не ели целые сутки до нашего выезда, да вот уже скоро сутки, как мы едем без кормежки. По объяснению Никифора, они теперь только разошлись. Бегут ровно, неутомимо, вёрст 8–10 в час. Каждые 10–15 вёрст делается остановка на две-три минуты, чтоб дать оленям оправиться; потом снова едут дальше. Такой перегон называется оленьей побежкой, и так как вёрсты здесь не мерены, то числом побежек измеряют расстояние. Пять побежек означает вёрст 60–70.
Когда мы достигнем Шоминских юрт, где расстанемся со стариком и его важенками, мы оставим позади себя, по крайней мере, десять побежек, это уже приличная дистанция.
Часов в 9 вечера, когда уже было совсем сумеречно, нам впервые за всё время езды попались навстречу несколько нарт. Никифор попробовал разминуться, не останавливаясь. Но не тут-то было: дорога так узка, что стоит немного свернуть в сторону – и олени тонут в снегу по брюхо, нарты остановились. Один из встречных ямщиков подошел к нам, в упор взглянул на Никифора и назвал его по имени: Кого везёшь? Далеко?
– Недалеко… – ответил Никифор, – купца везу обдорского.
Эта встреча взволновала его.
– И угораздил его чёрт встречь попасть. Пять лет его не видал, – узнал чёрт. Это зыряне ляпинские, сто вёрст отсюда, в Берёзов за товаром и за водкой едут. Завтра ночью в городе будут.
– Мне то ничего, – сказал я, – нас уж не догонят. Не вышло бы только чего, когда вы вернётесь…
– А чего выйдет? Я скажу: мое дело возить, я ямщик. Кто он – купец или политик, на лбу тоже у ихнего брата не написано. Ты – полиция, ты гляди! Я – ямщик, я вожу. Правильно?
– Правильно.
Настала ночь, глубокая и тёмная. Луна теперь восходит только под утро. Олени, несмотря на тьму, твёрдо держались дороги. Никто не попадался нам навстречу. Только в час ночи мы вдруг выехали из тьмы в яркое пятно света и остановились. У самого костра, ярко горевшего на краю дороги, сидели две фигуры, большая и маленькая. В котелке кипела вода, и мальчик-остяк строгал на свою рукавицу кусочки кирпичного чаю и бросал в кипяток.
