Юноша по-прежнему молчал.
— Да отвечайте же, черт побери!
— Да, да, Пьер, отвечай! Комиссар хочет тебя спасти. Я не понимаю. Я… — Глаза ее наполнились слезами.
— Да.
— Что да?
— Я был там.
— Значит, вы видели?
— Плохо. Там была куча бочонков, вагонетки. Я видел, как боролись двое мужчин. Потом один убежал, и чье-то тело упало в воду.
— Как выглядел бежавший?
— Не знаю.
— Он был в морской форме?
— Нет.
— Выходит, вы знаете, как он был одет?
— Когда он пробегал мимо газового фонаря, я заметил только, что на нем были желтые ботинки…
— Что вы делали потом?
— Подался на борт.
— Зачем? И почему вы не бросились на помощь капитану? Знали, что он уже мертв?
Тяжелое молчание. Мадемуазель Леоннек не сдержала волнения:
— Ну говори же, Пьер, говори! Умоляю тебя!
Шаги в коридоре. Надзиратель пришел сообщить, что Ле Кленша ждет следователь.
Невеста хотела поцеловать его. Он заколебался, потом безучастно обнял ее, казалось, думая о своем. И поцеловал не в губы, а в светлые завитки волос на висках.
— Пьер!..
— Не надо было приходить, — сказал он, нахмурив лоб, и усталым шагом последовал за надзирателем.
Мегрэ и Мари Леоннек молча пошли к выходу. И только очутившись на улице, она тяжело вздохнула:
— Ничего не понимаю. Я… — и тут же, подняв голову, добавила: — И все же он невиновен, я в этом уверена. Мы не понимаем, потому что никогда не были в подобных обстоятельствах. Вот уже три дня как он в тюрьме. Все его осуждают. А он такой застенчивый.
Мегрэ растрогал пыл, какой она старалась вложить в свои слова, хотя совсем уже пала духом.
— Вы все-таки что-нибудь сделаете, не правда ли?
— При условии, что вы вернетесь домой в Кемпер.
— Нет! Только не это! Ну, разрешите… Позвольте мне..
— Ладно, бегите на пляж, устраивайтесь возле моей жены и попытайтесь чем-нибудь заняться. У госпожи Мегрэ, конечно, найдется для вас вышивание.
— Что вы собираетесь делать? Вы полагаете, указание на желтые ботинки…
Мари Леоннек была так взволнована, что прохожие, думая, что они ссорятся, оборачивались и прислушивались к их разговору.
— Повторяю, я сделаю все, что в моей власти. Смотрите, эта улица ведет прямо к гостинице «Взморье». Передайте моей жене, что я, может быть, вернусь завтракать довольно поздно.
И, круто повернувшись, комиссар направился к набережным. Теперь он уже не хмурился. Он почти улыбался.
Мегрэ боялся, что в камере он станет свидетелем бурной сцены с пылкими протестами, слезами, поцелуями. Но все протекало иначе, гораздо проще и в то же время гораздо более трагично, более значимо. Радист ему понравился своей сдержанностью и сосредоточенностью.
