– Да у меня всего и осталось-то шестнадцать душ, – вежливо, но с нажимом убеждал его Турчин. – Шестнадцать, товарищ старшина. Голодные ведь с самого утра. А где наша кухня, кто ж её знает, где она. Так что кормить людей придётся. Мы теперь с вами в одной лямке.
– Что случилось? – спросил Воронцов, уже догадываясь о причине спора Гиршмана и Турчина.
– Товарищ старший лейтенант, прошу накормить моих людей горячим, – коротко и требовательно доложил Турчин. – В наличии шестнадцать штыков. Следую вместе с вашей ротой, так как других приказов не имею. Прошу доложить об этом по команде.
– Хорошо, доложу. – И повернулся к кашевару: – Зыбин, что там у тебя в котле?
– Порядочно ещё, товарищ старший лейтенант. Пускай подходят. Всем хватит. – И Зыбин откинул крышку. – А мало будет, ещё заварю. Запас круп в наличии имею.
Штрафники выстроились в очередь, молча и терпеливо топтались у котла, дожидаясь своей порции горячей каши. Воронцов услышал, как кто-то из них тихо сказал:
– Хорошо, что ротный не сволочь…
Под деревьями постукивали ложками и так же тихо, не для чужих ушей, переговаривались:
– А старшина-то – сука последняя. А? Во взводах половинный состав! А он…
– Старшина есть старшина. Старшина в первую очередь о своих думать должен.
– А наш где?
– Турчин сказал, убило. Самоходка накрыла. Ни коня, ни котла, ни старшины с кашеваром…
– Да… самоходка… А гвардейцы её ловко уделали!
– Куда ж нас теперь? Неужто не отведут?
– Если б отводить думали, то сразу бы…
– И в той стороне гремит, и в той, и позади. Что-то непонятно, прорвались мы или нас отрезали.
– Кому там отрезать?
– Власовцы вон как держались. Пока минами не накрыло.
– По лесам теперь бегают… Вояки.
Воронцову хотелось присесть куда-нибудь под дерево и уснуть хотя бы на часок. Бойцы наломали еловых лапок и мелкого хвороста, надергали моха и, постелив под соснами, спали по двое, по трое, обняв винтовки и автоматы и прижавшись друг к другу спинами. Хотелось отгородиться от того, о чём вчера предупредил капитан Солодовников, хотя бы коротким сном.
Если особый отдел заинтересовался, то покоя от них теперь не будет. Воронцов вспомнил лето сорок второго, проклятого года, когда он, раненный в ногу, пытался уковылять от самооборонщиков Захара Северьяныча, как пришлось надеть ненавистную форму. Конечно, какие-нибудь списки могли попасть в Смерш. Теперь эти списки и другие документы, захваченные во время наступления, распутывают. Отыскивают людей. Не все ведь ушли с Каминским и немцами. Многие остались. Некоторых теперь пропускают через штрафные роты и батальоны. Вот и Владимира Максимовича откуда-то выгребли эти частые грабли Смерша.
