— Две турели. — Говорит, вернее, орёт Короткович.
— Три, — не соглашается Михеенко.
— Две, — снова вступает подсотенный, — одна турель была макетом, даже этого вы не знаете, прапорщик.
Михеенко молчит.
— А почему так долго шли, — не успокаивается сотник, — где прохлаждались?
— Никак нет, не прохлаждались, по ходу движения обезвредили двадцать две мины и шесть фугасов. — Говорит Михеенко, уже и сам тон повышая. — Весь овраг — сплошные мины.
Конечно, обидно взводу такое слышать. «Прохлаждались!» За время такого «прохлаждения» двух бойцов потеряли да две турели сожгли, даже если подсотник Колышев прав.
— Возвращайтесь на исходные, — уже понижая тон, говорит Корткович. — Немедленно!
— Разрешите обратиться, господин сотник, — влезает в разговор Теренчук.
— Говорите, — разрешает сотник.
— Мы вернулись, потому что миной пусковой стол разбило. За столом пришли.
Врёт.
— И ни одной гранаты не осталось, — без разрешения добавляет Хайруллин. — Все постреляли. И что нам в овраге без гранат и стола делать?
— Хайруллин, — тут же ощетинился Колышев, — устав читали? Помните раздел про разговоры в строю?
— Так точно, — отвечает Тимофей Хайруллин.
Замолкает.
— Товарищ подсотенный, — официально произносит сотник, — выдайте взводу новый пусковой стол и гранаты и проследите, чтобы они незамедлительно вернулись на исходные позиции, скоро начнётся вторая атака. До начала атаки взвод должен быть на месте.
— Будет исполнено, товарищ сотник. — Отвечает Колышев.
Сотрник залазит на БТР и уезжает, а недовольный подсотенный берёт несколько казаков и едет с ним получать новый стол и боекомплект.
Саблин едет среди них. Бойцы штурмовой группы понесут гранаты.
Как всегда. Не привыкать. Ну, так хоть покурить на броне успеет, прежде чем набросают ему в рюкзак тяжеленного железа.
Утро. Наверное, три часа. Аким чувствует запах. Встаёт, идёт на кухню, а там уже во всю хлопочет жена. Жарит курицу. Муж опять куда-то уходит по своим мужским делам. А ей только и остаётся что ждать да дом вести. Так пусть уж хорошей еды возьмёт, не консервы ему там есть.
Саблин обнял жену. Она и довольна. Хотя нет, не довольна, делает только вид. А в глазах тоска, смотрит на него и смотрит исподтишка, украдкой, опять, дура, прощается. От этого, от таких взглядов тяжелее всего. Он ей улыбается, гладит по голове, как маленькую.
Настя снимает с плиты кастрюлю с яйцами. Сварила на целый взвод. Тут же пекутся пышки. Всё мужу любимому. Аким идёт мыться, собираться. А она опять ему в спину глянула. Лучше бы злилась, бесилась. Но молчит жена. Не узнаёт он её.
