Несколько недель назад Джулиан распространил нелепый слух: Джек, мол, нанял какого-то «гангстера», чтобы тот свел счеты с ним и заодно с Майлзом и Генри. Просто курам на смех. Вот тогда даже те мальчишки, которые все еще были на стороне Джулиана, перешли в нейтральный лагерь. Так что к концу марта с Джулианом остались только Майлз и Генри — и, кажется, их тоже эта война начала доставать. Например, они вроде бы подтвердили «гангстерскую историю», но сказали, что на самом деле к ним просто подходил какой-то псих, — ничего особенного.
А еще, судя по всему, игра в «чуму» закончилась. От меня не шарахались, когда я с кем-то случайно сталкивался, и теперь любой мог одолжить у меня ручку и не делать при этом вид, будто на ней кишат вши.
Иногда мы с одноклассниками даже обмениваемся шутками. Например, однажды я увидел, как Майя пишет записку Элли на листке из блокнота с изображением Агли-Долла — это такой уродливый чудик, мягкая игрушка, — и сам не знаю почему, но я вдруг спросил:
— А ты в курсе, что Агли-Долла делали с меня?
У Майи глаза на лоб полезли: она приняла это за чистую монету. И, когда спустя несколько секунд сообразила, что я шучу, тут же решила, что я выдал самую смешную остроту на свете.
— Ты такой забавный, Август! — воскликнула она, а потом пересказала всё Элли и другим девчонкам, и они тоже захихикали. Ну, конечно, не сразу: сперва разинули рты, но когда сообразили, что это шутка, то и сами рассмеялись. А на следующий день я обнаружил на своем стуле маленький брелок с Агли-Доллом и записочку от Майи: «Самому милому Ави-Доллу на свете! Целую, Майя».
Шесть месяцев назад такое и вообразить было нельзя, а теперь происходит все чаще и чаще.
А еще никто не дразнил меня из-за моего нового слухового аппарата.
С тех пор как я родился, доктора то и дело напоминали моим родителям, что когда-нибудь мне понадобится слуховой аппарат. — Не знаю, почему это всегда меня бесило: может, потому что мои уши меня вообще бесят.
Я слышал все хуже, но никому в этом не признавался. Океан, который постоянно шумел у меня в голове, становился все громче. Он даже заглушал голоса людей, как будто я жил под водой. Если я сидел за последней партой, то учителя не слышал совсем. Но я знал, что, как только я выдам себя маме или папе, мне всучат дурацкий слуховой аппарат, — и надеялся, что мне все-таки удастся дотянуть без него до конца пятого класса.
А потом на ежегодном медосмотре в декабре я провалил проверку слуха, и врач сказал: «Ну, дружище, пора». И отправил меня к специальному ушному доктору, который сделал слепок моих ушей.
