— Холодный вода, да?! — и скалил ослепительно белые зубы.
Я тоже, с сознанием собственного достоинства, стал прыгать на одной ножке и трясти воду из уха. Это было удивительное чувство, и чтобы его испытать, стоит прыгнуть в воду, не умея плавать.
Я сказал, что вода ничего и что я еще буду плавать. Мишка Коломацкий давно скрылся за поворотом, и Романчжон тупо уставился на меня. Я понял, что тонул, потому что бултыхался на одном месте. Надо телу дать устремление вперед, тогда будет самый раз.
Я разбежался, испытывая снова то самое необычайное чувство силы, ловкости и свободы, пузом плюхнулся в воду и поплыл, поднимая тысячи брызг.
С Романчжоном я шел домой на равных, снисходительно простив ему его маленькую провокацию.
Солнце и голубое, без единого облачка небо, совсем уже подсохшая и раскалившаяся тропка, на которой быстро и с парком подсыхали мокрые следы ребячьих ног, бассейн с осклизлым, поросшим зеленью срубом, глубокая, теперь уже с голубизной, вода в нем — все это будто враз приблизилось ко мне вплотную и стало таким родным ж близким, что сердчишко мое радостно забултыхалось в груди словно бы в порыве ответной благодарности.
Второй раз я прыгал с плотины лет восьми от роду, уже отлично умея плавать. Предводитель нашей ребячьей ватаги Васька Сучок сказал:
— Ребя! Давай прыгать с плотины!
Все сказали:
— Давай!
И мы подошли к мельничной запруде. Плотина была метров восьми высотой. С гребня ее торчал покрытый зеленой слизью лоток. Из лотка текла тоненькая струйка. Внизу была яма метров пяти в диаметре, а из ямы вытекал ручей и между мшистых валунов, стеклянно подзенькивая, утекал куда-то вниз с горы.
— Ну, кто первый?! — властно спросил Васька Сучок, весь огненно-рыжий, с толстыми веснушчатыми ляжками.
Все смущенно молчали. Мне в таких случаях уже тогда было стыдно не только за себя, но и за всех. Про таких, наверное, говорят — «ему больше всех надо». Я и вылез:
— Можно, я первый?
— Валяй! — покровительственно разрешил Сучок, обрадованный, что и его достоинство инициатора не уронено.
Я взобрался на гребень плотины. Вода в запруде была чистая и очень прозрачная. На дне были видны чуть вздрагивающие белые камни.
Я прошел на самый край лотка. Под тонким слоем текущей воды шевелились волоски темно-зеленой тины. Было очень скользко. Высоко в небе парил беркут, делая неожиданные, нервные повороты. Под горой виднелись плоские крыши глинобитных кибиток кишлака, а дальше, за глубокой лощиной, отвесные белые срезы меловых гор, истыканных черными дырами стрижиных гнезд.
