«Нет, не богатство, не нажива составляют предмет нашего интереса, правда, брат Фалес?»
И все же где-то в глубине души осталась обида не обида, а так, что-то пустое.
Дома он переоделся, принял душ, поужинал. Взял сына Петьку на колени, раскрыл «Античную философию. Фрагменты и свидетельства» и сказал:
— Вот послушай, сынок, как интересно тут написано.
Мальчонка затих, внимательно слушая, а Рыжов выразительно, как-то даже истово читал:
— «И согласно некоторым, он не оставил никакого сочинения… Каллимах же знает, что он открыл Малую Медведицу, о чем сообщает в ямбах…»
— Где же твои деньги? — с некоторым удивлением и недоверием глядя на мужа, спросила Татьяна.
— Вот, возьми, — протянул он жене, — пятьсот рублей… — И виновато отвел глаза.
— А говорил — десять тысяч! — воскликнула Татьяна и радостно рассмеялась. — Рыжик ты мой, рыжик.
А Рыжов между тем продолжал читать:
— «А как говорят некоторые, в том числе поэт Херил, Фалес первый сказал, что души людей бессмертны…»
Впервые в жизни он ощутил, что смертен. Понимал это и раньше. Но остро ощутил только недавно. Месяц назад встретил на улице шумную ватагу молодых парней. И вдруг его пронзило, что он, Варенихин, и его поколение уходят. Ухо-одят… И неумолимый процесс замены стареющих молодыми ощутил почти физически и впервые испугался, подумав: «Что же мы оставляем молодым?..»
Потом это чувство притупилось, но где-то глубоко все же дремало в нем и стало своеобразным тревожным фоном его жизни.
Одетый по-домашнему, в черных трусах, белой майке и в шлепанцах на босу ногу, Варенихин нетерпеливо расхаживал взад-вперед по ворсистому ковру гостиничного «люкса» и густо дымил сигаретой.
«А жить-то хочется…» — думал он, весь утопая в сизом табачном дыму.
Он хорошо помнил о наказе врача не выкуривать более двух пачек в сутки и с удовлетворением посматривал на нераспечатанную коробку «Столичных», лежавшую на столе. И снова подумал: «Жить хотим, а ведь травим себя — и не можем иначе…»
Разбавленный табачным дымом, незаметно как-то ослаб казенный гостиничный запах. Общий темно-коричневый фон комнаты, сообщаемый мебелью, ковром, гардинами, успокаивал и располагал к размышлениям.
Номер был на двоих. Вторая койка не разобрана. Предназначалась она Суханову, директору однотипной атомной электростанции, который почему-то запаздывал и должен был с минуты на минуту подъехать.
Варенихин знал, что выехал Суханов на служебной «Волге» и в пути могла произойти какая-нибудь неполадка.
