Поодаль на откосе поднял голову Щапа.
- Товарищ лейтенант, зачем так? Жаль же Чумака.
- А тебе себя не жаль? - сказал Гриневич. - Ты к немцам ходил?
- Ну, я. Так и меня на цугундер? Пожалуйста! Хоть сейчас.
- А ну молчи! - строго прикрикнул Ананьев. - Не твое телячье дело!
Гриневич беспокойно ерзал на откосе, кряхтел, будто от зубной боли, что-то думал, но, кажется, ничего утешительного придумать не мог. Ананьев же вдруг стал как-то необычно спокоен, даже безразличен с виду. И только его поджатые крутые челюсти красноречиво свидетельствовали, каким усилием давалось ему это спокойствие.
С самого начала ссоры было очевидно, что комроты уступал обоснованной логике Гриневича, так как, наверно, сам того не желая, в чем-то поступил не так - на авось, не подумав. И тем не менее, я не в состоянии был понять, как можно было поступить иначе? Разве только если были соответствующие приказы, и тогда уж, разумеется, ничего не скажешь: приказы не обсуждаются. Тогда получалось, что командир роты допустил ошибку. Но, может быть, стоило понять и самого ротного, которому рядовой Чумак, при всей его незадачливости, был все же подчинен как боец и целиком зависел от его воли и власти. Каково было тогда Ананьеву обрекать бойца на заведомую гибель, хотя и заполучив в плен такого, видать по всему, оголтелого фашиста, как этот фельдфебель?
- Черт бы его побрал, - со страдальческим видом проговорил замполит. - Откуда его принесло на наши головы, Чумака этого? Да и фрица? Кто его в плен взял?
- Ванин взял, - сказал Ананьев.
- Вот еще и Ванин! - невесело вспомнил Гриневич. - Еще одна история! Что об этом написать?
- А что писать? Погиб! Так и написать, - спокойно сказал командир роты.
- Ну да! А вдруг окажется в плену?
- Не дури ты: в плену! - как можно спокойнее сказал Ананьев и потянулся за флягой. - Такие, как Ванин, в плен не сдаются.
- Все может быть, - вздохнул Гриневич.
- Ни черта не может. Я Ванина знаю.
Командир роты отвинтил флягу и протянул ее замполиту:
- Будешь?
Гриневич секунду помедлил.
- А, давай. С горя!
Он немного выпил, слегка поморщась. Затем со вкусом глотнул Ананьев.
- Наделал ты делов, нечего сказать, - более миролюбиво заметил замполит. - Как теперь выкрутиться?
Ананьев, помолчав, негромко сказал:
- Нечего выкручиваться.
Гриневич поежился, затем встал, посмотрел на высоту.
- Ну что же, надо идти. Сюда-то немцы пустили. А отсюда?
- А вы чуть повыше, - показал Щапа - Во, под насыпью, а там свернете. Так скрытнее. За пригорочком.
