Но - не обошлось.
Не пройдя а двадцати шагов, Гриневич остановился.
- А Цветков где?
- Раненых повел, - ответил кто-то в цепи.
- Давно?
- Да только что. Пока вы там разговаривали.
Замполит круто повернулся и едва не бегом, сильно припадая на левую ногу, снова направился к Ананьеву.
- Слышал?
- Что? - спросил Ананьев, и тут уж было ясно, что он не прикидывался, а и самом деле не понял, что встревожило его заместителя.
- Цветков смылся.
- Раненых повел. Я приказал. А что?
Гриневич замер под насыпью.
- Наивный человек! Кому ты приказал?
- Санинструктору. Кому же еще?
- Санинструктору! Ты знаешь этого санинструктора?
Ананьев с силой ударил оземь наверно уже опустевшей флягой. Подскочив, та плоско шлепнулась в грязь за канавой.
- Пошли они все к чертовой матери! Понял? - крикнул он, встав, и опять сел.
Гриневич на этот раз смолчал. В выражении его лица появилось что то новое, что-то отчужденно-безучастное, взгляд замполита остановился на недалеком пригорке.
- Знаешь, Ананьев, - после минуты молчания сказал он. - Знаешь, Ананьев! Расхлебывайсь-ка ты сам! Сам заварил все, сам и расхлебывай! Я тебе не помощник.
Ананьев поднял голову.
- Что - смываешься?
- Не смываюсь, а на законных основаниях отправляюсь в тыл. Я тоже ранен.
- Давай дуй, – просто сказал Ананьев.
- И я тебе не завидую. Все же, прежде чем такое выкинуть, надо было подумать.
- Что я выкинул? - снова вскричал Ананьев. - Чумака вернул? Ну и вернул! Тебя не спросил! Сам сделал, сам и отвечать буду. Понял?
- Нечего понимать. Все и так ясно.
- А мне наплевать! Я командир роты! А вон немцы! Видел?
Гриневич вздохнул.
- Знаешь, мало прытко в атаку бегать. Надо еще и понимать кое-что.
- Что понимать? Надо человеком быть.
- Да? Ну-ну! Давай! Только долго ль пробудешь?
Это уже был скандал. Они явно и насовсем размежевывались, только я, признаться, перестал понимать, в чем дело. Было абсолютно неизвестно, почему замполита так испугал Цветков, почему его нельзя было отправлять в тыл? Что-то недосказанное угрожающе встало между ними, о чем, судя по всему, всегда помнил Гриневич, и что только теперь начал понимать Ананьев. Я слишком хорошо знал обоих, и теперь не столько разгневанный вид ротного, сколько успокоенно-отрешенное состояние Гриневича свидетельствовало, что прав, наверно, Гриневич.
- Словом, я пошел, - сказал Гриневич. - Желаю успеха. Хотя какой там успех! - добавил он. - Пропащая рота.
