- Шнейдер! - встрепенулся Ананьев, когда немец крикнул еще. - Где Шнейдер? Шнейдера сюда! Пулей!
Это уж относилось ко мне. Я вскочил на откосе, но Шнейдер был во взводе Пилипенко, и мне очень не хотелось снова бежать туда. Однако пилипенковцы тоже увидели двоих на склоне и, повставав в своих окопчиках, глядели на высоту. Тогда я крикнул:
- Шнейдер! Шнейдера сюда!
Там услышали, кто-то повторил команду, и я подался к командиру роты. Ананьев, совершенно пренебрегая опасностью, почти до пояса высунулся из-за насыпи.
С виноватой покорностью во всем своем неказистом облике между нами и немцами стоял наш автоматчик Чумак. Показалось сперва, что он будет говорить что-то, может, агитировать сдаваться в плен: такое уже как-то случалось и теперь не удивило бы нас. Но он молчал. Тогда стало казаться, что он намерился честно погибнуть, чтобы не оказать подлой услуги немцам, и это вызывало к нему сочувствие. Но шло время, и оба они неподвижно и молча стояли на склоне. Немец так плотно жался к Чумаковой спине, что выстрелить в него, не рискуя попасть в Чумака, было невозможно. Автоматчики в цепи загалдели, каждый по-своему понимая суть происшедшего:
- От гад! Предатель!
- Какой предатель? Влип он.
- Да тикать надо! Растяпа!
- Где Шнейдер? - рявкнул, оборачиваясь ко мне, Ананьев.
Но Шнейдер уже бежал. Только этот длинный, нескладный человек просто, видать, не умел спешить. Бег его скорее напоминал ленивую ходьбу с прискоком - сгорбившись, он то вяло трусил, то путано сигал по мокрому полю.
- Бегом! - крикнул с насыпи командир роты.
Шнейдер, наконец, одолел открытое болотце, перескочил через лужу воды в канаве и с какой-то неуклюжей развалкой полез на откос. Ротный несколько мягче сказал:
- Что он кричит! А ну, послушай.
Шнейдер криво передернул губами.
- Что слушать! Того фрица выменивает.
Ананьев сполз ниже, а затем и вовсе отвернулся от высоты. Шнейдер взобрался наверх и, не зная, чем заняться, опустился на одно колено, отставив в сторону длинную, в стеганых брюках ногу. Кирзовое голенище его сапога было рвано распорото чем-то, похоже, осколком.
Настала трудная пауза. Ребята в цепи притихли. Ниже под насыпью напряженно застыл пленный обер-фельдфебель, над которым в выжидательной позе стоял сержант Цветков.
Вдоль канавы к нам бежал Щапа.
Не зная, что и думать, я снова взглянул на склон, испытывая невольную жалость к этому невезучему Чумаку. И надо же было ему влипнуть в такое положение! Он и сам, видно, понимал это и терпеливо стоял, с виду совершенно безразличный к своей участи, напуганный, растерянный.
