Полежав так, Ананьев сполз ниже, сидя подтянул на шинели ремень Возможно, от выпитой водки его потемневшее, небритое лицо оживилось, взгляд стал спокойнее. Минуту спустя Ананьев вскочил на ноги и сбежал во откосу. Я, как это делал всегда, подхватил свой автомат с разбитым прикладом и подался следом. Но я немного замешкался с одною рукой - плечо все же болело, - не успел еще сбежать вниз, как откуда-то издали долетел крик. Что-то похожее на протяжное «эй» послышалось вдали и исчезло.
- Товарищ старший лейтенант! - вдруг вскрикнул автоматчик на откосе. Застыв с лопаткой в руках, он выглядывал над дорогой, и в его голосе сквозила тревога. Комроты остановился.
- Что такое?
- Гляньте.
То, что заметил автоматчик, кажется, было уже видно всем не откосе, бойцы встревоженно замерли в своих окопчиках, никто не промолвил ни слова. Ананьев выждал, затем будто смекнул что-то, в несколько прыжков одолел насыпь. Я тоже быстренько взбежал по откосу и лег на бок невдалеке от ротного.
С высоты опять донеслось далекое, явно не нашенское «ге-эй!», и на склоне у верхней границы зяблевого участка мы увидели двоих. Они не спеша шли вниз - один почти впритык за другим. Задний при этом широко махал руками, судя во всему, - подавал знак, чтоб не стреляли.
- Ге-эй! Нихт шиссен! Никс стгаляй!
Конечно, что были немцы, и мы все на насыпи застыли в немом удивлении, видя и не веря своим глазам. Но те и в самом деле шли к нам.
Вот только какие-то странные это были немцы. Хорошо вглядевшись, я перво-наперво заметил, что одеты они неодинаково: заднего трудно было рассмотреть, а на переднем была очень похожая на нашу серая, коротковатая, без пуговиц и без ремня шинелка. Да и шапка на нем тоже оказалась наша - зимняя, с растопыренными в стороны клапанами. И тут меня вдруг будто что-то толкнуло: четко и уверенно, хотя еще и не и идя его лица, я понял, что это...
- Чумак!
Я и сам удивился своему открытию и, наверно, удивил командира роты, который, однако, медленно приподнялся, став на колени. Двое на склоне не спеша сошли вдоль пахотной полосы чуть ниже и остановились. И тогда уже всей роте стало видно, что меж подтаявших пятен снега, уронив голову и виновато ссутулясь, в своей обвисшей, помятой шинелке стоял наш Чумак. Вплотную за его спиной, явно хоронясь, подавал знаки немец с автоматом на груди, в каске, с круглой противогазной коробкой на боку.
Как только они остановились, немец что-то прокричал через Чумаково плечо, но мы не поняли ни одного слова. Я взглянул на Ананьева, тот - в напряженной позе, стоя на коленях, - тоже, видно, не мог взять в толк, что там происходит.
