Бойцы на откосе усердно окапывались, изредка бросая любопытствующие взгляды в сторону командира роты, Щапы и меня тоже, будто я знал что-нибудь, неизвестное им. Но из того, что произошло утром, я знал даже меньше них. До сих пор невозможно было понять, как все это случилось, кто виноват и что роте уготовано дальше. Правда, тут был Ананьев, только он молчал, и я не решался заговорить с ним.
Конечно, это была неудача, которая, впрочем, настигала нас не впервые. Было даже и похуже, особенно в смысле потерь. Но и теперь нас стало уж очень немного: взводные цепочки казались чересчур коротенькими - десятка полтора автоматчиков лежало за кустарником да столько же возле насыпи. К тому же тут находились и раненые, которым предстояло отправиться из роты. Сколько же останется тогда? - думал я.
О том же, наверно, думал и командир роты, который, грызя сухарь, уныло оглядывал свои боевые порядки.
- От тебе и рота! - сказал он, - Докомандовались...
- А что, и Зайцева нет? - осторожно спросил я.
Ананьев не ответил и даже не взглянул на меня - он снова вперил взгляд а высоту, будто ждал кого-то оттуда. Но ждать было некого: мертвые не возвращались. Жаль было многих ребят, а особенно Ванина, его помкомвзвода Закирова, да и Зайцева тоже. Впрочем, к Зайцеву я относился более сложно. Конечно, я не хотел новому ординарцу плохого, парень он был хороший, но все же а невольно чувствовал удовлетворение от того, что возле командира роты опять я.
Ананьев сжевал остатки сухаря и с какой-то уже новой мыслью осмотрел взвод.
- Так, где Цветков?
- Вон Куркова перевязывает. - сказал Шапа.
- Передай, пусть собирает раненых, этого цуцика, - ротный кивнул на немца, который, съежившись, уныло сидел в мундирчике под насыпью, и по канаве – в тыл.
Щапа, пригнувшись, помчался во откосу, а я в который уже раз ощутил щемящую пустоту внутри оттого, что вот-вот, наверное, и для меня все кончится. Конечно, в медсанбате хуже не будет, в некотором отношения медсанбат даже казался заманчивым, но вот беда - он был где-то далеко, в неизвестности, во всяком случае для роты. А все, что не было моей ротой, давно уже казалось мне ненужным, постылым.
Я вопросительно взглянул на Ананьева, но тот, плотно сомкнув челюсти, не заметил этого взгляда или, может, ушел от него. Пока он молчал, кажется, он вообще не думал обо мне - совершенно очевидно, его занимало другое. Лежа на откосе, он все поглядывал то на высоту, то в сторону, куда недавно показывал Щапа, и куда в самом деле подходили наши батальоны. Несколько раз – слышно было - там простучал «максим», бахнули винтовки. Однажды ветер донес крик, неверно, команду, правда, отсюда, из ложбины, еще ничего не было видно. И все же близкое присутствие своих успокаивало, несло какую-то уверенность, что скверного больше не случится.
