Решено было идти в первый четверг на Масленицу.
Утро выдалось солнечным и морозным. Борис, проснувшись, по обыкновению, поздно, с удовольствием различил узкий клин ярко-голубого неба в просвете глухих штор и сладко потянулся всем своим молодым телом. Быстро собравшись, он сбежал с крыльца и по идеально ровно расчищенной от снега дорожке поспешил на скотный двор.
Старый князь был уже там; облаченный в короткий полушубок, с ножом на поясе, в пушистой волчьей шапке, он ничем не отличался от двух его верных охотников – камердинера Степана и поспеловского мужика Ваньки Сиволая. Оба были страстными медвежатниками и бессменными товарищами князя по охоте, взявшими с ним шестьдесят два медведя. Степан – коренастый, с узким волчьим лицом и въедливыми глазами, первым заметил молодого князя и, сняв лисий треух, привычно поклонился. Ванька, высокий широкоплечий богатырь с глуповато-благодушным выражением на круглом, как тыква, лице, неловко сгреб с головы трепаный малахай и тяжело согнулся в пояс. Стоявшие поодаль шестеро мужиков с рогатинами нехотя сняли шапки и тоже поклонились.
– А, это ты, – повернулся к Борису старый князь, бросая на снег рваный подуздок и подставляя сыну щеку. – Здравствуй.
Борис поцеловал отца.
– С такой амуницией они у тебя к чертям разбегутся, разбойник! – сурово, но без злобы заговорил старик, забывая про сына.
Горбатый скотник Гаврила виновато стоял перед ним, теребя нагайку.
– Чего уставился, разбойник! Выводи! – крикнул Арзамасов.
Гаврила заскрипел мерзлыми воротами, скрылся в хлеву и тотчас вывел на цепях трех давил – Шкворня, Сигея и Ноздрю. Завидя охотников, давилы завопили на все лады и рванулись к господам.
Гаврила ловко поддернул их и подвел к старому князю.
Давилы подползли к нему на четвереньках и стали лизать его высокие, блестящие от сала сапоги.
– Не кормил! – утвердительно спросил старик, улыбаясь давилам.
– Как же, барин? – обиделся Гаврила. – На что же их кормить-то перед травлей?
– Ну, что скажешь? – Старый князь с усмешкой посмотрел на сына. – Хороши мои давилы?
– Хороши, – ответил Борис, беря за изодранное ухо Сигея и поворачивая к себе его смоляную лохматую голову. – А где же Свищ?
– Свища я весною Семену Васильевичу продал. – Старый князь вытянул из тулупа свою неизменную серебряную фляжку с кориандровой настойкой. – Он, mon cher, сперва меняться предлагал на его Броню, да на что мне? Продал за тысячу. Тройки нам всегда довольно было, Свищ только под ногами путался. Верно, Степан?
