XII
Сильные морозы, простоявшие с самого Рождества, отпустили скованную ими землю только к февралю.
Старый князь Михаил Саввич, проведший всю зиму в Поспелове, узнал про дуэль Бориса слишком поздно, когда рана сына уже затянулась, а вместе с нею затянулась и покрылась коркою вся история ссоры с Несвицким. Старик Арзамасов принадлежал к той редкой и ныне вымирающей породе светских львов, которые после десятилетий бессмысленного растрачивания душевных сил к преклонным годам вдруг начинают задумываться над своей бесполезной и пустой жизнью, не становясь от этого честнее к самим себе, а наоборот – впадая в самообольстительный обман к а к б ы проснувшихся людей.
Чем проснувшийся человек отличается от как бы проснувшегося? Проснувшийся, то есть разбудивший свою совесть раз и навсегда, стряхнувший с себя зло равнодушия к жизни других людей в виде крепко и сильно приставшей к телу коросты, которая, как скорлупа или панцирь, стягивает совесть каждого современного человека, живущего в современном обществе, основанном на узаконенном угнетении одних людей, слабых и бедных, другими людьми, сильными и богатыми, этот проснувшийся человек любой свой поступок или проступок будет сверять со своей новой, молодой, пробудившейся ото сна совестью. Человек же как бы проснувшийся будет по-прежнему сверять свои поступки не с совестью, а с формой коросты общественно узаконенной лжи, приставшей к его совести, продолжая по-прежнему льстить самому себе.
Повинуясь этому самообольщению, старый князь подавил в себе порыв гнева и решил простить сына.
“Так будет лучше и для нас, и для его положения в свете, а с другой стороны – так будет и по-христиански”, – умно заключил князь и, оставшись чрезвычайно довольным собою, сразу же отписал сыну письмо с приглашением приехать в Поспелово на медвежью охоту.
Через неделю молодой Арзамасов уже целовал впалые щеки отца.
Хотя Борис и вернулся в Поспелово с чувством вины, письмо отца приободрило его, не вызвав и признаков раскаяния.
“Разве могу я быть виноватым?” – как бы говорили его быстрые черные глаза и всегда румяное круглое лицо.
Старик Арзамасов не стал докучать сыну расспросами, даже не поинтересовался о ране, решив задвинуть эту историю в самый дальний угол своей памяти, как задвигают разочаровавшую книгу на самую верхнюю пыльную полку в библиотеке, меж таких же неинтересных и забытых книг.
“Охота все успокоит и всех примирит”, – думал Михаил Саввич.
