– Я пишу книги, – призналась Калли с таким видом, будто совершила грех, равный отравлению послов или укрывательству преступников.
– Правда? – удивился он, немедленно испытав гордость за нее. – Может быть, я уже слышал о тебе?
– Пока нет, я веду переписку с одним джентльменом, который говорит, что мой труд почти готов к публикации. Сейчас, правда, мне мешают тетка и муж.
– Значит, вот куда ты направлялась вчера?
– Да, я переписываюсь под вымышленным именем, поскольку тетя Серафина не одобряет женщин-романисток. Я мечтаю жить самостоятельно и преподавать только день или два в неделю. Подозреваю, что тете Серафине очень не понравится, если моя мечта сбудется. Поэтому я забираю его письма на почте и отправляю свои без ее ведома.
– А ты темная лошадка, моя Калли, – заметил Гидеон, вздохнув с облегчением.
По крайней мере, у этих писем больше шансов дойти до адресата, чем у тех, которые она доверяла тетке.
Конечно, он с самого начала знал, где она поселилась, да Калли и не особенно таилась. Только назвалась девичьей фамилией. Он должен был посылать ей письма с курьером и настоять, чтобы тот передавал их только в ее собственные руки, но и его, как всех остальных, обманула напускная честность миссис Бартл. После того как Калли написала, что ненавидит его и больше всего хочет никогда не видеться с ним, он упал духом, и его письма превратились в отчаянные мольбы, чтобы она его выслушала. Он заверял ее в своей невиновности, но она ему не верила… А может быть, Калли вовсе и не писала то письмо? Он вдруг подумал: преподобный Соммерс гораздо лучше воспитал внучку, чем дочерей. Не потому ли он учил Калли так, словно она была мальчиком, а не девочкой? Может быть, этот добрый и умный человек понял, какие ошибки совершил в воспитании дочерей, и постарался передать Калли свои нравственные принципы, не поручая воспитание гувернантке, которая могла лишь научить ее тому, что пристало настоящей леди. Подобные уроки не имеют никакой практической ценности и почти не представляют интереса для девушки с таким пытливым умом.
– Ты в самом деле не возражаешь? – спросила она, как будто ожидала сомнения или вспышки гнева с его стороны.
– Нет, с какой стати мне возражать? А после того, как ты сообщила, что я не имею права обижаться на все, что бы ты ни делала, я вообще удивляюсь, что мои чувства хоть что-то для тебя значат.
– Конечно, значат! Мы с тобой оба прекрасно понимаем: если бы я призналась в том, что у меня есть тайный воздыхатель, ты разорвал бы его пополам, а меня запер в самой высокой башне твоего замка, – улыбнулась она, позволив его сердцу немного оттаять.
