– Погоди! – воскликнула Молли. – Там поселился человек, похожий на художника. В деревне только об этом и говорят. Это Марри?
– Это старина Марри. Я хотел встретиться с ним; но это было бы… неправильно, неспортивно, – сказал ее муж, пряча глаза. – Это выглядело бы так, будто я пытаюсь на него повлиять. Или что-нибудь в этом роде. Он придет сюда, увидит нас обоих и опознает… меня.
– Как?
– Он единственный человек на свете, который действительно хорошо меня знал. Моя семья давно умерла – тебе это известно. Старые слуги умерли одновременно с моими родителями; кроме Нэнни, а она живет в Новой Зеландии. Даже Ноулз живет здесь всего десять лет. Здесь полно людей, которых я смутно помню, но ты ведь знаешь, что я был необщительным парнем и друзей у меня не было. Бедный старый сыщик-любитель Марри – как раз тот, кто нам нужен. Он сохраняет нейтралитет и не имеет ничего общего ни с одной из сторон; но если он попытается изобразить из себя великого детектива…
Молли глубоко вздохнула. Ее здоровое, загорелое лицо и столь же здоровое тело несколько смягчали прямоту, с которой она говорила:
– Джон, я этого не понимаю! Не понимаю! Ты говоришь так, словно это какое-то пари или игра. «Это было бы неспортивно», «Он не имеет ничего общего ни с одной из сторон». Ты хоть понимаешь, что этот человек – кем бы он ни был – хладнокровно заявил, что он владелец всего, что ты имеешь? Что он Джон Фарнли? Что он наследник титула баронета и тридцати тысяч фунтов годовых? И что он намерен отобрать их у тебя?
– Конечно, понимаю.
– Но это ничего для тебя не значит?! – вскричала Молли. – Ты обращаешься с ним с такой заботой и вниманием, словно все это может быть правдой!
– Я хочу все выяснить!
– Вот как! А я думала, что, если кто-то придет к тебе и скажет: «Я Джон Фарнли», ты спросишь: «Правда?», – выставишь его и больше не будешь об этом думать, а то и обратишься в полицию. Я бы поступила именно так!
– Ты в этих делах ничего не понимаешь, дорогая. А Барроуз говорит…
Он медленно оглядел комнату. Казалось, он прислушивается к мерному тиканью часов, вдыхает ароматы чисто вымытых полов и свежих занавесок и тянет руки к залитым солнцем землям, которые ему принадлежат. В этот момент, как ни странно, он очень походил на пуританина; а еще он выглядел опасным.
– Было бы очень глупо, – медленно произнес он, – все это сейчас потерять.
Когда дверь открылась, он взял себя в руки, вновь надев маску спокойствия. Ноулз, старый, лысый дворецкий, впустил Натаниэля Барроуза и Брайана Пейджа.
