Вечером мы с миссис Кеннел поехали ужинать в «Большую московскую», после чего посмотрели русский фильм. Потом я сделал эти записи и лег спать.
>4 дек. 1927 года, воскресенье, Москва
Еще одно воскресенье. Поскольку у меня мало времени и оно имеет для меня высокую ценность, я надеялся сегодня организовать несколько интервью с высокими должностными лицами. Но, как обычно здесь, ничего не делается. «О, да, да. Немедленно. В воскресенье вы наверняка встретитесь с двумя, а может быть, и с тремя официальными лицами». Но вот уже воскресенье – и никаких официальных лиц. Я иногда думаю, что русские похожи на негров, находящихся в менее развитом состоянии, которое психиатры называют […], поскольку вместо того, чтобы сосредотачиваться, организовывать и конструктивно действовать, они предпочитают мечтать, играть и болтать, как дети. Очень похоже на то – и объясняет их нынешнюю социальную неразвитость. Во всяком случае, сегодня я заброшен в какую-то диковинную столицу и не загружен никакой важной работой. Поэтому, отвечая на предложение Рут, я согласился около полудня прокатиться на санях с ней и ее подругой О'Каллахан[268]. Эта ее странная и высокоинтеллектуальная ирландская подруга не умеет делать ничего, кроме как сообщать вам о том, чем занимаются другие люди, сопровождая свой рассказ о них яркими и обычно едкими замечаниями. Если бы у нее было хоть какое-то личное обаяние, то эта черта могла бы раздражать, а так ее постоянные «укусы» просто действуют мне на нервы.
Мы проехали Тверскую и добрались до ипподрома у Петровского парка. Было очень холодно, но я наслаждался морозным воздухом. К ипподрому тянулись толпы людей, которые хотели попасть на скачки, которые начинались в два часа дня. Но мне смотреть на скачки не хотелось, поэтому мы немного прошлись по проспекту, посмотрели на то, как дети катаются на коньках и на лыжах, а потом на Триумфальной площади сели на автобус и вернулись домой.
Вечером мы с Сержем Динамовым пошли в театр Мейерхольда на «Ревизора». В прошлом сезоне Мейерхольд поставил старую пьесу Гоголя совершенно иначе, чем в классической интерпретации Художественного театра, и тем вызвал большие дискуссии в театральных кругах. Он значительно расширил и изменил пьесу, ввел в нее от себя новые сцены, дописал текст и добавил мистицизма и символизма, что, как он утверждает, отвечает оригинальной рукописи и духу творчества Гоголя. Небольшие декорации, всегда готовые к действию, выкатываются на обширную пустую сцену на колесах. Игра актеров очень хороша, но постановка меня не впечатлила. В одиннадцать часов, когда впереди было еще два действия, мы ушли, не досмотрев спектакль до конца.
