…Часа через два Гребенников выехал. Погода была обычной: умеренный морозец, легкий ветер заметал в переулки снег, дымком курившийся возле изгородей. Но стоило Гребенникову выехать в открытое поле, как закружилась метель. Тугой, рывками бьющий ветер гнал и гнал по равнине волны снега, переметая дорогу. Потрепанную, дребезжащую "эмку" продувало насквозь; она то непослушно скользила по наледи, то зарывалась в сугробе, и тогда мотор так натужно ревел, что машина дрожала как в лихорадке.
Нельзя было ожидать, что метель скоро утихнет. Гребенников подумал: "Стоило ли пороть горячку — ехать к такую стужу?"
Машина с трудом пробилась до опушки леса, а дальше — ни пройти, ни проехать. Дорогу совсем занесло снегом.
— Проезда нет, товарищ комиссар, — сокрушенно сказал водитель.
— На нет и суда нет. — Гребенников хотел выйти из машины и едва повернул ручку дверцы, как ветер рванул ее и крупинки снега жестко хлестнули в лицо.
— Метет…
— Может быть, вернуться, товарищ комиссар, пока не поздно, предложил водитель. — Иначе пути совсем занесет.
"А каково бойцам там, в лесу?.. Наверное, вот так же клянут погоду. Сидят, поди, и оттирают окоченевшие руки. В такую погоду и костра не разведешь. И почему только они должны страдать, терпеть лишения? Чем они хуже меня, Гребенникова?" Подумав так, Иван Мартынович с неожиданной решимостью сказал водителю:
— Ты вот что… поезжай обратно. А я пойду.
— То–ва–а-рищ комиссар, — начал было водитель, но Гребенников перебил:
— Нет, нет…
Водитель смолк, знал: не переубедить.
— Тогда хоть возьмите мои валенки…
Машина, барахтаясь в снегу, медленно начала удаляться. Гребенников долго глядел вслед, пока не скрылась она в метели, и зашагал в сторону леса, превозмогая осатанелый ветер, готовый свалить с ног.
Много лет Шмелев жил в Ленинграде и теперь снова приехал сюда в отпуск из глухоманного лесного края. Он дивился всему, что было знакомо и дорого, но уже понималось по–новому, рождало сложные чувства радости и душевного смятения.
Дни в эту пору необычайно короткие, и если летом, во время белых ночей, люди отвыкают от темноты, то теперь даже днем город освещался, и Шмелев, вместе с женой Екатериной Степановной бродя по площадям и улицам, видел, как сквозь туманную хмарь вонзился в небо подсвеченный косыми лучами негреющего солнца шпиль Петропавловской крепости. И эта крепость, и дышащая подо льдом Нева, и кованая вязь перил на мостах, и Зимний дворец с изумрудно–зелеными, как озимь, стенами, и мятежный. Петр, скачущий на медном коне, — все, решительно все вызывало в его душе гордое поклонение.
