— Да, удобную гауптвахту устроил, — заметил под общий смех Гребенников.
— Живут, как миленькие. Зарок дали не браниться, — ответил Гнездилов и увидел на пороге Владимира: — Чего улыбаешься? Неправду говорю?
Подгулявшим гостям ни пить, ни есть уже не хотелось. Руки лениво тянулись к рюмкам. Вскоре на столе появился песочный торт, приготовленный хозяйкой. За чашкой кофе рассказывали анекдоты, такие, что женщины стыдливо прятали глаза. Лена Гребенникова выждала удобную минуту и запела. Поначалу она пела свободно и легко, но под конец не вытянула высокую ноту и в смущении замахала руками.
— Как соловушка! Душевно поздравляю! — хвалил Гнездилов и громче всех хлопал в ладоши.
Только ее муж не разделял восторга. Он хмурился.
— Печально это слышать, — к удивлению всех, заявил он.
Сказав так, Иван Мартынович вовсе не хотел обидеть жену. Чистый, дарованный самой природой голос ее всегда вызывал у Ивана Мартыновича радостное, почти детское восхищение; он надеялся когда–нибудь увидеть свою Леночку на сцене, но как ни уговаривал пойти учиться, жена чего–то медлила, колебалась. И время было упущено. Гребенников склонил голову и, глядя вниз, внятно повторил:
— Очень печально…
— Вы обижаете жену, — заметил ему Гнездилов. — У нее же талант. Да, да. Талант оперной певицы.
— Был когда–то… — нехотя проговорил Иван Мартынович. — Время потеряно. И его не вернуть.
Николай Федотович, не найдясь сразу, что ответить, пожевал губами.
— Время всегда можно наверстать. Мы, военные… Туда–сюда, смотришь и в генералах.
— Бросьте! — перебил Гребенников. — Думать о чинах — на это каждый горазд, а вот ум никогда не приобретается ни рангами, ни служебным положением. У иных даже плешь, а поглядишь…
Слова полкового комиссара, как бичом, хлестнули Гнездилова. Он резко привстал, тяжелое кресло отскочило от его ног и грохнулось на пол.
— Кто вам дал право оскорблять? — багровея, закричал Гнездилов. — Я вам покажу плешь!..
Поднялся переполох. Гости повставали из–за столов. Желая успокоить Николая Федотовича, они наперебой доказывали, что эти слова не имеют к нему прямого отношения и потому не должны его волновать, но полковник был неумолим.
— Вы забыли, в каком доме находитесь! — весь трясясь, кричал Гнездилов. — И прекратите мне грубить!
Гребенников покривил рот в усмешке.
— Я не грублю, горькую правду говорю, — вопреки ожиданиям, все так же спокойно проговорил Иван Мартынович. — Чины, ранги — разве об этом нам нужно думать? Николай Федотович, не туда ты гнешь… — И полковой комиссар махнул рукой, покачиваясь, зашагал в прихожую к вешалке. Минутой позже он уже шел темным переулком.
