— Оно значит «в темпе», — резко говорит Элспет, — так что меньше разговора, больше хардкора.
Когда племяши уходят, Франко откидывается на спинку стула.
— А кто так говорил? Старый дедуля Джок?
— Как и «Батлинс» в Эре, это было еще до меня, — раздраженно говорит Элспет. — Какие планы на сегодня?
— Встречаюсь со старым другом.
— Видать, еще один урел одной ногой на нарах. — Элспет хрустит тостом.
— Угу. — Франко берет чайник и доливает себе в кружку. — Причем отмотал поболе моего.
Элспет презрительно качает головой:
— Какой же ты слабак, Фрэнк. Не можешь сам с собой справиться…
Франко поднимает руку, перебивая ее:
— Он вертухай. Тюремный надзиратель. Чувак, который приохотил меня читать, писать, малевать.
— Ясно… — говорит Элспет и смотрит с искренним стыдом и раскаянием.
Франко решает свалить, пока ведет в игре, проглатывает свой чай и уходит к себе в комнату собираться. К его удивлению, труба из «Теско» подает какие-то признаки жизни. Она светится радиоактивным лимонно-зеленым цветом. Франко пытается набрать номер Мелани, но клавиша «0» залипает, и по всему экрану тянутся одни нули.
— Ёпт, — ругается он и глубоко вдыхает, наполняя воздухом легкие.
Еще бы он не встретился с Джоном Диком. До Мелани был еще Джон — человек, который поверил в него, хотя Франко всячески пытался этому помешать. Тюремщик-радикал, выступавший против всего общепринятого, от зашоренной, упрощенческой социально-экономической политики правительства, мелочных правил и процедур учреждения и до пораженческого фатализма самих зэков. Дик приводил писателей, поэтов и художников — посмотреть, что получится. Замечал, как в некоторых вспыхивала искра, но Фрэнк Бегби был из самых безнадежных.
Они встречаются в кафе «Элефант-хаус» на мосту Георга IV, рядом с Центральной библиотекой, откуда он выдвинулся вчера. Выглядит Джон Дик вроде как хорошо: вытянутое лицо, очки в темной оправе, коротко стриженные черные волосы, вечная легкая щетина и мешковатая одежда, скрывающая жилистое, но мускулистое тело. Франко вспоминает, что, когда они познакомились, у Дика была расслабленная осанка, проистекавшая, видимо, из уверенности в своей внешности. На фоне всех других, оплывших и агрессивных, вертухаев Джон Дик казался заклинателем осужденных: слыша его тихий голос, они начинали говорить на полтона ниже. Если не считать Мелани, Франко, наверное, не слушал никого в своей жизни так, как этого тюремщика.
Джон тут же извиняется, что не сможет прийти на похороны Шона. Франко кивает — незачем спрашивать почему. При одной мысли о том, что вертухай может дружить с зэком, все обиженные на жизнь истерички с обеих сторон уже через пару секунд заорут «стукач» или «компрометация».
