В моем сердце вспыхнула злоба. Я повернулся и быстро пошел обратно. Тропинка проходила мимо кустов, где я видел голову. Минуя эту засаду, я приготовился встретить и отразить нападение, но ничего подобного не случилось, и я беспрепятственно пошел дальше. От этого страх мой только увеличился. Было еще светло, но место казалось чрезвычайно пустынным. Если мои преследователи упустили такой удобный случай поймать меня, то я мог предположить, что им надо было большего, чем Давид Бальфур. Ответственность за жизнь Алана и Джемса лежала у меня на душе тяжелым бременем. Катриона все еще прогуливалась в саду.
– Катриона, – сказал я, – я снова вернулся к вам.
– С изменившимся лицом, – прибавила она.
– Я отвечаю за две человеческие жизни, кроме своей собственной, – сказал я. – Было бы грешно и стыдно пренебрегать осторожностью. Я не знал, хорошо ли я делаю, что пришел сюда. Мне было бы очень жаль, если бы из-за этого мы попали в беду.
– Есть человек, которому было бы еще более жаль и которому очень не нравятся ваши слова! – воскликнула она. – Что же я сделала, чтобы дать вам право так говорить?
– Вы не одни, – отвечал я. – С тех пор как я ушел от вас, за мной следили, и я могу назвать своего преследователя: это Нэйль, сын Дункана, слуга вашего отца.
– Вы, вероятно, ошиблись, – сказала она, побледнев. – Нэйль в Эдинбурге по поручению отца.
– Этого я и боюсь, – ответил я, – то есть последнего. Что же касается его пребывания в Эдинбурге, то, мне кажется, я могу доказать вам обратное. Вероятно, у вас есть какой-нибудь сигнал на случай необходимости, по которому он придет вам на помощь, если только находится поблизости.
– Откуда вы это знаете? – спросила она.
– При помощи магического талисмана, данного мне богом при рождении и называемого здравым смыслом, – отвечал я. – Подайте, пожалуйста, ваш сигнал, и я покажу вам рыжую голову Нэйля.
Не сомневаюсь, что я говорил резко и с горечью: на душе у меня было тяжело. Я осуждал и себя самого, и девушку и ненавидел обоих: ее – за подлую семью, из которой она происходила; себя – за то, что бездумно засунул голову в такое осиное гнездо.
Катриона приставила пальцы ко рту и свистнула. Свист ее был чрезвычайно чистый, отчетливый и сильный, как у мужчины. Некоторое время мы стояли неподвижно. Я уже собирался просить ее повторить, когда услышал, что кто-то пробирается в чаще снизу. Я с улыбкой протянул руку в этом направлении, и вскоре Нэйль прыгнул в сад. Глаза его горели, а в руках он держал обнаженный «черный нож», как говорят в Гайлэнде, но, увидев меня рядом со своей госпожой, остановился, точно пораженный ударом.
