В то же время именно Совет решал, какие предложения следует вносить в Народное собрание и в какой форме, — да и заседал Совет чаще Народного собрания (которое, кстати говоря, лишь голосовало поднятием рук). К тому же Совет взял на себя (или сразу, или несколько позже) обязанность предварительно рассматривать эти вопросы (προβούλευσις), прежде числившуюся за Ареопагом. Впоследствии он следил и за тем, чтобы постановления Народного собрания приводились в исполнение, так что официальная формула «Совет и Народ постановили» обладала полнокровным смыслом.
Вторым серьезным ограничением полномочий Народного собрания явился штат из десяти военачальников- стратегов (στρατηγοί), учрежденный в ту же пору. Они возглавляли воинские подразделения каждой из десяти фил и командовали афинским войском. Эти стратеги, вначале происходившие из знатных и богатых семейств, не назначались путем жеребьевки, ввиду их специфических обязанностей, а избирались Народным собранием, причем избирать одного и того же человека на эту должность можно было неограниченное число раз.
Полемарх по-прежнему возглавлял государственные войска, ведя их в битву, и сражался сам, когда полису грозила беда. Однако ни он, ни другие архонты уже не обладали былым влиянием. Признаком такой перемены явилось постановление, согласно которому их, наряду с прочими членами Совета, следовало назначать по жребию, из перечня прокрытое (πρόκριτοι), то есть уже «избранных» жителями демов кандидатов. (В V веке до н. э. от такой системы отказались в пользу двух последовательных жеребьевок.) Наши источники не придерживаются единого мнения относительно того, когда именно архонтов начали назначать таким образом. Возможно, это впервые случилось в 487/486 гг. до н. э., но в целом можно заключить, что и это новшество было введено Клисфеном. (Испытания же претендентов на архонтство, и проверка их деятельности, были учреждены ок. 462 г. до н. э. [ср. раздел 3, выше].)
Учреждение должностей стратегов явно представляло большие помехи безраздельному главенству Народного собрания, нежели те, что могли теперь чинить архонты с их ослаблен, ным могуществом. Но не меньшие ограничения свободе д>е, ятельности этого органа, которая рассматривалась отныне как демократическое выражение народной воли, исходили из его собственных рядов и вытекали из его собственного характера.
Ибо, хотя выступить с речью в Народном собрании мог любой, — того, кто начинал говорить глупости, как нам известно, немедленно «освистывали». Иными словами, определенная мера опыта и знаний требовалась не только для обращения не только к Совету, но и к Народному собранию, — а единственными людьми, кто располагал досугом для обретения подобных знаний, были представители праздного аристократического сословия, так что и здесь еще господствовали высшие слои общества и формируемые ими же «лобби». Вместе с тем человек, таким образом завладевавший всеобщим вниманием в Народном собрании, мог удержать его, лишь постоянно упражняя и утверждая свой дар убеждения и воздействия на слушателей — снова и снова. Он не получал автоматического признания в силу одной своей принадлежности к определенной «партии» или сословию. Напротив — рассказывали, что Клисфен вознамерился искоренить эти прежние «клановые» обычаи и содружества (ооупвеихг)
