, пестовавшиеся аристократическими кружками и симпосиями, которые составляли ядро политической, общественной и культурной жизни в раннегреческом полисе. (И здесь ему не удалось добиться полного успеха, потому что эти древние установления выдержали все подобные посягательства на свое существование.)
Клисфен заботился все о том же — о предотвращении междоусобной розни, — когда ввел неслыханный дотоле обычай — остракизм. Это был новый способ изгнания видных политиков, терявших народное доверие. Каждый афинянин, желавший устранения такого человека, выцарапывал его имя на черепке (ботракоу), и если общее число голосов превышало шесть тысяч, — человек, чье имя возглавляло список, удалялся на десять лет в изгнание. Хотя никто не подвергался остракизму ранее 487 г. до н. э., — указанию Аристотеля на то, что сама процедура была учреждена Клисфеном, вполне можно довериться>43. Однако он был не совсем прав, полагая, что остракизм был задуман с целью предотвратить тиранию в будущем; а уж коли так, то это была лишь второстепенная цель — или, быть может, одна из первоначальных целей, которую затем вытеснили другие. Основным назначением этого порядка, как показал ход дальнейших событий, было предотвращение столкновений между враждующими аристократическими родами. Ибо в Афинах еще оставалось немало сторонников Писистратидов; имелись и другие причины — ведь политическая власть по-прежнему оставалась слаба, и Клисфе-ну, который и сам прежде был «партийным» вождем, было это известно как нельзя лучше. Поэтому он решил, что спасти государство можно, лишь временно устранив кого-либо из таких смутьянов. Некоторые особенности остракизма заставляют предположить в нем сознательное возрождение древнейшего религиозного обычая — а именно очищения общины от скверны (μίασμα) изгнанием «козла отпущения». Высылка неугодного политика была вернейшим способом заставить его замолчать; ибо афинская цивилизация до сих пор носила преимущественно устный характер, — а в рамках устной культуры достаточно было физически удалить человека, так чтобы от него ни слуху ни духу не было, — и он уже не представлял никакой угрозы.
Такой метод устранения аристократов-бунтарей явился очередным шагом Клисфена, стремившегося «приблизить народ к участию в общественных делах»>44. Принимая подобные меры, он, надо полагать, не мог предвидеть, сколь колоссального могущества достигнет в следующем столетии афинская демократия. И все же он с твердостью проторил путь к этому могуществу, дав народу и Народному собранию верный залог будущей власти. Та степень демократии, что была учреждена Клисфеном или существовала в его время, известна нам под именем исономии — «равнозакония», — которая пришла на смену иерархическому порядку эвномии — «благозакония». Правда, и былое устройство не было полностью разрушено, но его вытеснило новое; как и везде, прежние θεσμοί — «указы», «установления», навязанные властями, отныне соседствовали с νόμοι — законами и обычаями, принятыми по доброй воле самой общиной, — и частично уступали им место. Клисфенова исономия — пусть она не сразу вступила в действие, а лишь постепенно формировалась, — являла собой сложное, мудреное и пробное нагромождение политических новшеств. Оно дополнило самую демократическую форму правления из тех, что дотоле порождала человеческая изобретательность, и определило сущностные черты афинского общества на ближайшие двести лет.
