Я чувствовал, что Таня волнуется, хотя внешне она была спокойна.
В станице заседала партийная организация. Таня зашла в избу и договорилась с товарищами, что пройдет на площадь, где уже начался митинг.
Площадь была полна народу. Мы с трудом протиснулись к трибуне. Там, на виду у всех, с погонами войскового старшины сидел рослый с чуть посеребренными волосами и важным видом станичный атаман. Заломив папаху на затылок и размахивая руками, выступал сотник в белой черкеске с серебряными газырями.
Он говорил о традициях вольного казачества, о том, что позор падет на головы верных и лучших сынов родины, если они не победят Германии.
— Надо забыть распри, нужно перестать иногородним баламутить народ и вместе с казачеством пойти на защиту отечества, — закончил он и, тяжело дыша, спрыгнул на землю.
Где-то рядом закричали «ура». Крик прокатился по площади, и, когда он затих, из толпы донесся злобный голос:
— Как на бойню вы нас зовете. А земли мы и не видали до сих пор. Что же, ребятишкам да бабью с голоду пухнуть?
Поднялся страшный шум. Кто защищал иногородних, кто кричал против них.
Я не заметил, как Таня взобралась на трибуну. Звонкий, чужой женский голос заставил успокоиться толпу.
— Да это ведь учительша, из станицы Попутная! — крикнул кто-то.
Я никогда не слышал, чтобы так выступали. Она говорила горячо, как настоящий оратор. И голос ее, ставший чужим и незнакомым, проникал в душу и заставлял верить каждому слову.
Она говорила о земле, о которой затаенно мечтали люди, о той жизни, которую нужно отвоевать с оружием в руках. А когда она заговорила о большевиках и произнесла имя — Ленин, — толпа замерла.
Мне бросилось в глаза нахмуренное лицо атамана, встревоженный взгляд сотника. Он наклонился к высокому пожилому уряднику, стоявшему рядом с ним и не спускавшему глаз с Тани.
Тревога сжала сердце. Урядник быстрым движением бросился к Тане и локтем оттолкнул ее в сторону.
— Казаки, не слухайте бабу! — пронзительно закричал он, заглушая Танин голос. — Она из германских шпионов!
Таня старалась перекричать его, но крик и шум заглушали ее голос.
Урядник неожиданно обернулся к Тане и наотмашь ударил ее по голове.
Я видел, как она зашаталась, и бросился к трибуне. Но прорвать хлынувшую к ней толпу не было сил.
Неожиданно раздался резкий свист. Я заметил знакомое лицо товарища Чередниченко. Заложив пальцы в рот и заслоняя Таню от урядника, он пронзительно свистел. И этот свист как-то разрядил атмосферу. Не дав опомниться ошалевшим людям, Чередниченко закричал густым басом:
