Надо было написать и ребенку. Так нельзя было уходить, не оставив ему ни слова.
Она несколько раз начинала писать, но ей казалось, что на бумаге получается не то, что хотелось сказать громко, так, чтобы услышали все. Она рвала то, что писала, и начинала снова.
«Моя детка, моя Виточка, — торопливо бежали по бумаге мелкие, четкие буквы. — Оставляю тебе мои волосы, храни. Люби папу и маму, папу сильнее. Лучше и чище человека не было на свете. Носи всегда только имя „Виктория Александровна Ге“. Папа умер восьмого, а мама одиннадцатого января. Прощай, моя любимая, моя родная, моя девочка, моя единственная, мое все. Твоя мама».
Усилием воли сдержала слезы. Когда успокоилась, завернула в письмо прядь волос и приписала сбоку: «Я счастлива, что умираю за советскую власть».
К двери кто-то торопливо подходил. Она поспешно набросила платок на письмо.
Может быть, уже за ней. До боли забилось сердце.
Тяжело стуча сапогами, с охапкой дров вошел истопник. В дверях остановился часовой.
Ксения облегченно вздохнула и снова подошла к ребенку.
Истопник долго возился у печки, громыхая дровами.
— Спички отсырели. Ну, никак не разожгу, — вдруг сказал он и обернулся к Ксении. Бросьте-ка мне коробочку.
И тут только Ксения узнала в нем жениха Вари.
Не вставая с места, она бросила ему спички, стараясь поймать взгляд сидящего на корточках человека, но он снова отвернулся к печке.
Дрова разгорелись, мужчина встал и быстро, пристально взглянув на Ксению, вышел из комнаты. Часовой прихлопнул дверь.
«Ведь он с какой-то целью пришел», мелькнуло у нее в голове.
Приглушая шаги, Ксения быстро подбежала к печке и пошарила руками по полу. Ладонь наткнулась на спичечную коробку. Ксения подняла ее, машинально открыла и увидела тщательно сложенный листок бумаги.
Она осторожно оглянулась в сторону двери и быстро развернула бумагу.
«В два часа ночи через окно, что выходит на пустырь, спуститесь вниз, там я вас буду ждать».
Она с трудом перевела дыхание, еще раз перечла записку и, открыв дверцу печки, бросила бумагу в огонь.
На рассвете гостиница всполошилась криками караульного начальника. Он зашел в комнату Ге: там никого не было. Только на кровати спокойно спал ребенок.
Начальник бросился к окну. В одной раме было осторожно выдавлено стекло. За окном, зацепившись за карниз, спускался толстый шнур из разорванных простынь.
Он растерянно оглядел комнату. На полу валялись мелкие клочки писчей бумаги, на столе какие-то письма.
