Клео не стала спорить. Она с удовольствием погрузилась в емкость с водой, расслабляющей тело, терпеть вонь и грязь девушка была уже не в силах. Теплая вода смывала с нее остатки навоза, который помог избежать насилия. Вождь сумеет удержать себя в руках, вот только остальные, если почувствуют запах, вряд ли смогут остановиться. Лучше не покидать жилище вождя — здесь она в относительной безопасности, во всяком случае, до того момента, пока у нее не появится четкий план побега. Лишь бы корабль не улетел до этого времени.
Как только Клео вымылась, снаружи хижины раздались напряженные мужские голоса, среди которых Клео услышала знакомый, принадлежавший Харту. С ним на повышенных тонах разговаривал другой дикарь. Интуиция подсказывала Клео, что спорят о ней. Она быстро набросила на себя плетеный плед, который оставила ей женщина вождя, и вышла, спрятавшись за выступающей стеной хижины, чтобы послушать разговор. Иногда выглядывая, она рассматривала второго туземца, такого же крупного, что и вождь.
— Ты знаешь правила кланов, Харт! — гремел басом голос противника. — Ты не имел права забирать наину себе! Все имеют право на добычу!
— Это моя женщина, — ревел со злостью Харт. — Я не собираюсь отдавать ее всему племени! Она станет моей матри.
— Нарушаешь традицию! — злобно заметил второй дикарь. — Тем более, она иноземка.
— Ты смеешь мне перечить? Мне, своему вожаку?!
Туземец зарычал, но отступил.
— Я еще вернусь! И поверь, ты не будешь рад своему решению.
Он развернулся и, осмотрев территорию двора, вышел за ворота, сделанные из переплетенных палок. Клео прищурилась, понимая, что эти ворота — путь к спасению. Там нет замков, всего лишь засов, который задвинула за гостем одна из женщин.
— Где она? — заревел Харт на весь двор. Он тут же бросился в сторону Клео, будто учуял по запаху, что она там, прячется за хижиной. Она не успела юркнуть обратно в дом. Да и как здесь спрячешься, если некуда.
Заметив Клео, Харт остановился. Его глаза потемнели от гнева и вожделения. Дикарь еще помнил вкус и аромат светлокожей наины, которая довела его до такого состояния. Еще раны не затянулись на руках от тех пут, что сдерживали его всю долгую ночь, когда она спала рядом — такая соблазнительная, но такая недоступная. Сейчас он не будет сдерживаться. Она принадлежит ему одному, и отдавать свою добычу остальным он не намерен. По правилам он мог забрать ее себе лишь потом, после того, как каждый сможет воспользоваться ее нежным телом. Лицо дикаря перекосило от этой мысли.
